5. ВОЗНИКНОВЕНИЕ СЛАВЯНСКИХ ГОСУДАРСТВ В СРЕДНЕМ ПОДУНАВЬЕ
Д . ТРЖЕШТИК
Среднее Подунавье в VIII в. представляло собой особый регион, характеризующийся общностью протекавших в нем процессов. Гегемоном в политическом и в определенном смысле культурном отношении здесь была Аварская держава, однако она была окружена сильными славянскими этносами и к тому же сильно славянизирована. Во второй половине VII в. Аварский хаганат из первоначально кочевого стал державой с земледельческим, этнически преимущественно славянским населением. Экономическая, политическая и этническая стабильность державы определялась тем, что ее жители независимо от своего происхождения явно ощущали себя "аварами". Выражалось это в своеобразном культурном единстве, которое не может быть определено этнически однозначно, археологических памятников области погребений с трупоположениями, где присутствуют наборы литых бронзовых украшений. Однако стабильность не была твердой, держава жила замкнутой жизнью, не имея ни сил, ни внутренних стимулов для экспансии, характерной для старого хаганата в VI и даже в VII в. Поэтому она не была опасным соседом ни для Византии, ни для лангобардской Италии, с которыми хаганат сохранял часто обновляемый "вечный мир”, так что не было причин, по которым византийские или лангобардские письменные источники упоминали бы о нем. В VIII в. мы почти ничего не знаем не только о самом государстве, но и о соседних с ним славянах. Положение изменилось только в самом конце VIII в., когда Среднее Подунавье стало объектом экспансии Франкской державы. Тогда в письменных источниках вдруг появляются упоминания о ряде славянских политических образований во главе с князьями, расположенных в Карпатской котловине и по соседству с ней.
Исключение составляют карантанцы [1], о которых мы информированы на протяжении всего VIII в. благодаря тому, что они вклинивались между аварами, лангобардами в Фриуле и баварами. Карантанцы возникли из группы, проникшей уже в 70—80-х годах VI в. в Восточные Альпы, которая в 593 и 595 гг. столкнулась на Верхней Драве с германским племенем баваров. Здесь, в окрестностях древнего города Вируна, где затем возник Крнский Град, несомненно был центр формирующегося gens Carantanorum. Это название зафиксировано только в конце VIII в. в "Космографии” Павла Диакона, однако уже в начале VII в. в источниках фигурирует князь "славянской марки", которая может быть отождествлена только с территорией карантанцев. Поэтому возникновение племени можно отнести к самому началу VII в.
Карантанцы сначала зависели от аваров; уже в 595 г. авары поддержали их в борьбе против баваров, а в первом десятилетии VII в. "славяне", скорее всего карантанцы, воевали на стороне аваров с лангобардами. Положение изменилось с началом восстания Само (вероятно, после 626 г.),
69
в котором карантанцы, несомненно, приняли участие. Хотя Само не был карантанским князем, как написано в баварском сочинении Conversio [2] на основе поздних Gesta Dagoberti, стратегический план похода Дагоберта против Само в 631—632 гг. ясно указывает, что он считал карантанцев частью военных сил Само. То, что они тогда были независимы от аваров, также следует из истории группы болгар, союзных аварам, которые после смерти хагана в 630 г. попытались захватить власть в хаганате, однако были вынуждены бежать к Дагоберту в Баварию. Дагоберт же приказал их предательски убить. От резни спасся лишь Альциок с 700 семьями; он направился в "марку венедов", где потом и жил долгие годы со своими людьми у князя Валлука. Эту историю записал Фредегар [3], а Павел Диакон рассказывает о том, что в 663—664 гг. болгарский князь Альзеко со всем своим войском пришел к лангобардскому королю Гримоальду [4]. Конечно, Альзеко тождествен Альциоку [5]. Это означает, что Альциок находился в Карантании у Валлука до самого распада "Державы Само" после его смерти в 658/59 г.
Валлук, очевидно "владыка" [6], явно был вождем переселявшегося народа и первым князем образовавшегося племени. У нас нет никаких оснований считать карантанцев союзом малых племен. Они выступают всегда как единое племя и их последовательно отличали от их соседей, особенно от карниольцев, живших по Верхней Саве, племени, которое следует считать возникшим самостоятельно.
В VIII в. карниольцы, вероятно, попали в зависимость от аваров, давлению Аварской державы подверглись и карантанцы. Когда в 741—743 гг. авары предприняли поход в Карантанию, местному князю Боруту не осталось ничего другого, как обратиться с просьбой о помощи к баварскому герцогу Одило [7]. Баваро-карантанские войска нанесли поражение аварам, однако Борута должен был признать баварский суверенитет. Договор был скреплен выдачей заложников, в Баварию был отвезен сын Боруты Какатиус (Горазд) и племянник Хотимир. Conversio утверждает, что Борута хотел, чтобы они стали христианами, но это вызывает сомнения, потому что Борута сам не принял крещения. Заложники воспитывались в Химзее, где тогда уже, очевидно, был монастырь, населенный шотландско-ирландскими монахами. Монастырь был основан ирландцем Виргилием, который в 747 г. стал вторым епископом Зальцбурга. Там был крещен Хотимир и, очевидно, сын Боруты Горазд. Когда в 750 г. умер Борута, карантанцы попросили отпустить Горазда и с разрешения Пипина, который тогда управлял Баварией, поставили его своим князем. Однако он правил лишь три года, ему наследовал Хотимир, которого карантанцы призвали так же, как и Горазда, из Баварии.
Если Горазд, хотя он и был крещен, ничего не предпринял для распространения христианства, то Хотимир действовал иначе. Из Баварии с ним пришел священник, следовательно, князь был решительно намерен участвовать в христианских обрядах, а "по прошествии некоторого времени" почувствовал себя настолько сильным, что стал и распространять христианство. По просьбе Хотимира Виргилий послал в Карантанию хорепископа Модеста с миссионерами.
70
Об их деятельности нам известно лишь то, что Модест освятил три церкви, названия которых приведены в Conversio, "и многие другие" [8]. В наличии этих многих церквей можно по праву сомневаться; из поименованных церквей одна находилась в Госпе Свенте у Крнского града, т.е. в центре княжества, вторая — в старой античной Теурнии (у Шпиттала), третья “ad Undrimas” — где-то в окрестностях Книттфельда и Юденбурга. Первые две церкви восстанавливали традицию старого римского центра Norica Mediterranea, который одновременно был резиденцией епископа. Поэтому часто встречается мнение, что зальцбургская миссия была там прямо связана с традициями христианства, которые в этих местах сохранялись с VI в. Однако это всего лишь ничем не подтвержденное предположение [9], оба места были также центрами карантанцев, т.е. имел место континуитет функций центров, а не церковного управления. Conversio ничего не говорит о том, кто основал и наделил эти церкви землей и доходами, однако их размещение в центрах княжеской власти показывает, что строителем был князь. По сообщению Conversio, Хотимир обещал, что он будет "служить" зальцбургскому епископу. "Так он учинил и совершал здесь (в Зальцбурге. — Д. Т.) каждый год свою службу (suum servitium persolvebat) и всю жизнь познавал там христианское учение и обязанности христианина (doctrinam et officiam christianitatis)" [10].
Servitium может также означать дань, поэтому часто считали, что Хотимир ежегодно платил Зальцбургу какой-то церковный сбор — десятину или что-либо подобное [11]. Есть свидетельство, относящееся к 864 г., о настоящей дани, которую народ Карантании и местный граф всегда платили зальцбургскому епископу, когда тот приходил лично проповедовать в страну [12]. Если связать два эти сообщения, то это означало бы, что уже Хотимир наложил на свой народ дань, а также то, что народ был хотя бы формально окрещен. Однако это весьма произвольная интерпретация. Дань, собранная в 864 г., была не ежегодной, а единовременной, обязательство Хотимира (servitium) нужно понимать так, что он ежегодно посещал Зальцбург для участия в богослужении (officium) и получения наставления о христианском образе жизни (doctrina) [13]. Иными словами, речь шла о личном обязательстве князя, хотя и единичном случае в истории христианизации славян, однако вполне понятном в ситуации, когда князь был единственным или одним из немногих христиан в языческой стране.
Очевидно, деятельность миссии, возглавлявшейся Модестом, была весьма ограниченной, и ее единственной опорой были князь и его ближайшее окружение. Вряд ли возможно предполагать, что в это время произошло массовое "официальное" крещение народа. Поэтому также нельзя рассматривать восстание, разразившееся в 753 г. после смерти Модеста, лишь как протест народа против насильственной христианизации. В Conversio оно обозначено как carmula. Этот баварский правовой термин в данном случае означает восстание против баварского герцога, точнее, против его ставленника Хотимира. Оно действительно было направлено прежде всего против баваров и было скорее всего подавлено герцогом Тассило III. Через два года восстание повторилось. Кто подавил его на этот раз, мы не знаем, но вряд ли это был Хотимир.
71
Когда в 769 г. он умер, карантанцы восстали снова, и Тассило потребовалось три года для того, чтобы их вновь подчинить. В 772 г. на трон сел Вальтунк (его имя, по-видимому, также передает славянский термин "владыка"), скорее всего как баварский ставленник. Вальтунк до 784 г. постоянно приглашал миссии, сменявшие друг друга. Больших успехов они не добились. Примерно в 785—799 гг. в Карантании действовала группа миссионеров во главе со священником Инго, о котором Conversio рассказывает, что он звал к своему столу христиан, хотя бы и рабов, а их хозяев-язычников оставлял есть снаружи. Это привело к тому, что они крестились ”и христианская вера потом процветала" [14].
Поступок Инго полностью отвечал предписаниям, действовавшим в баварской миссии, которая запрет общей трапезы христиан с язычниками хотела использовать как мирное, но действенное средство давления для принятия крещения [15]. Следовательно, еще в конце VIII в. христианство в Карантании не преобладало не только в народе, но и среди высших слоев общества. Таким образом, ни Хотимиру, ни Вальтунку, ни их преемникам явно не удалось до потери независимости в 828 г. осуществить массовое крещение всего народа. Это также означает, что они не смогли полностью сломить власть племенных институтов и сделать первый шаг к созданию государства. Такая тенденция безусловно существовала, она проявилась прежде всего в принятии христианства князем. Но в Карантании процесс создания государства так и не завершился ко времени включения княжества в состав Франкской державы.
Как выглядели карантанские племенные институты, мы знаем потому, что некоторые из них сохранились и после перехода власти к франкским графам. Это прежде всего особый обряд интронизации князя и специфическая социальная группа, участвовавшая в его осуществлении.
Обряд интронизации [16] сохранился в Карантании до XV в. как церемония принятия населением немецкого герцога страны. Согласно дополнению к "Швабскому зерцалу“ [17], избрание немецкого герцога в XI в. проходило следующим образом. Сначала собирались эделинги, которые на своих местных судебных собраниях избирали представителей на общее собрание всех эделингов страны. На нем избирался земский судья, который руководил дальнейшим ходом собрания. Он представлял нового герцога и спрашивал собрание, является ли тот "полезным, добрым и желанным". Если ответ был отрицательным, то Священная Римская империя должна была представить иного кандидата. Если собрание принимало предложенного кандидата, то сразу же приступали к его интронизации. Все собравшиеся отправлялись на Госпосветское поле под Крнским Градом, где стоял каменный престол. Герцог надевал крестьянскую одежду, его сажали на кобылу и троекратно обводили ее вокруг престола, причем присутствующие пели по-славянски” "Кирие элейсон". После этого герцога торжественно сажали на престол.
Здесь речь идет собственно о двух актах: о "выборах" и об интронизации. Круг избирателей ограничен социальной группой,
72
называемой в иностранных источниках эделингами, ариманнами или либертинами, местное название звучало как косезы [18]. Это были свободные воины неблагородного происхождения, первоначально сидевшие на земле герцога, но обращавшиеся с ней, как с аллодом. Они были организованы по округам с собственными судами, высшим для всех округов был суд “земского судьи". Таким образом, это была группа, оставшаяся во времен старого, предгосударсгвенного управления. Именно она имела право выбирать; свободные крестьяне, также сохранявшиеся в Карантании в большом количестве, его не имели. Поэтому еще в племенном обществе косезы должны были быть слоем, отличавшимся от простых свободных членов племени, очевидно благодаря тому, что они были прежде всего воинами. Л. Гауптман [19] сделал попытку трактовать их как остаток господствующего слоя хорватов, которые когда-то подчинили карантанцев, однако эта гипотеза не подтвердилась в дальнейшей дискуссии. Б. Графенауэр [20] считал, что речь шла о членах княжеской дружины, т.е. о части господствующего слоя карантанского государства, которая включала в себя и аристократию, но в отличие от косезов она не сохранилась после присоединения к Франкской империи. Последнее вряд ли возможно, дружина всегда состояла из профессиональных воинов, которые сами не обрабатывали землю, тогда как косезов можно рассматривать самое большее как "agrarii milites" (так Видукинд называл воинов, посаженных на землю). Поэтому здесь скорее можно думать о слое воинов-всадников, занимающихся крестьянским трудом, существование которых у славян в предгосударственный период доказал X. Ловмяньский [21]. Это означало бы, что карантанского князя избирали лишь эти воины и знать. Таким образом, предгосударственное племенное общество у славян было более дифференцированным, чем до сих пор казалось. О происхождении этого слоя у карантанцев говорит и его название, очевидно производное от аварского (тюркского) quazaq — "свободный, разбойник, кочевник". Это означает, что речь идет не об аварском институте периода господства аваров над карантанскими славянами, а лишь о нововозникшем слое воинов карантанского княжества, которые переняли аварское название свободного воина. Также слово "витязь", обозначающее этих воинов у других славян, имеет неславянское происхождение.
Второй акт карантанского обряда — посажение на каменный престол. Он стоял на лугу между Крнским Градом и собором Девы Марии в Госпа Свента. Этот престол далеко не единственный у славян и в остальной Европе [22]. Представляется, что соответствующий обряд возведения правителя на каменный престол, сохранившийся везде там, где до конца средневековья жили традиции предгосударственного управления, связан с очень старыми идеологическими представлениями о правителе, уходящими своими корнями скорее всего в индоевропейскую древность.
Об остальных славянах Среднего Подунавья письменные источники в VIII в. молчат. К сожалению, и археологические памятники [23] не говорят ничего определенного. Несколько более ясное представление мы можем составить лишь о территории на северной окраине Карпатской котловины,
73
т.е. о Словакии, Моравии и Чехии. Это не в последнюю очередь обусловлено тем, что славяне в этот период использовали обряд трупосожжения, а также значительными неясностями в датировке памятников материальной культуры Аварской державы.
На севере характерной чертой культуры славянских племен в VIII в., кроме трупосожжения, является строительство городищ и большое количество находок в них шпор с крючками. Такие находки доказывают существование у этих славян многочисленной конницы, а также позволяют четко отличить их от аваров, которые никогда не носили шпор. Шпоры с крючком находят и к северу, и к востоку от Карпат, но их нет на юге, неизвестны там и славянские городища. Однако и здесь, в Посавье, Хорватии и Сербии, письменные источники уже в первые десятилетия IX в. говорят о градах как об обычном явлении; так же как и на севере, здесь являлось нормой, что князь обладал своим градом.
В последние десятилетия VIII в. во всей области Среднего Подунавья начали переходить к погребению по обряду трупоположения. Это приписывалось влиянию аваров, однако вряд ли по праву; также нельзя говорить и о христианском влиянии. Столь значительное изменение обычаев, несомненно затрагивавшее не только погребальный обряд, явно отражало важные перемены во всем славянском обществе, но их сущность нам пока что неясна. Проявлением этих общественных перемен было почти что одновременное появление погребений с трупоположением, находящихся по краям Карпатской котловины, большей частью в труднодоступных местах и частично связанных с градами. Вблизи от этих градов находятся также богатые захоронения князей. Они составляют своеобразный горизонт находок, характеризующийся меч(т)ами так называемого переходного типа, шпорами с дисками типа Бискупья-Црквина и украшениями островного или каролингского стиля. Этот слой можно датировать 70—80-ми годами VIII в., т.е. временем до распада Аварской державы, а также до распространения интенсивных каролингских влияний в Среднем Подунавье. Появление таких памятников свидетельствует о существенных переменах в славянских племенных обществах во всем Среднем Подунавье, главной характерной чертой которых было формирование слоя княжеской аристократии.
Результаты происшедших изменений в письменных источниках отразились на поколение позднее, в связи с падением Аварской державы [24]. На протяжении VIII в. авары жили в относительно добрых отношениях со своими западными соседями баварами и лангобардами, лишь изредка нарушавшихся мелкими конфликтами. Однако ситуация изменилась, когда Карл Великий занял в 774 г. лангобардскую Италию и присоединил Баварию. Авары по праву видели в этом серьезную опасность, и после того как в 781 г. герцог Тассило был вынужден подчиниться Карлу, аварское войско уже на следующий же год появилось на пограничной р. Энс и устроило там как бы демонстрацию силы. Это привело, с одной стороны, к мирным переговорам с Карлом, с другой стороны, — к тому, что Тассило объединился с аварами.
74
Это не воспрепятствовало его детронизации в 788 г., однако авары напали одновременно на Баварию и Фриульскую марку. Этим хаган явно реагировал на присоединение Баварии, а также на детронизацию лангобардского короля Дезидерия в 774 г. Войска Карла легко отразили эти нападения, которые велись нерешительно и явно малыми силами, и в 791 г. совершили ответный большой поход. В нем приняли участие два войска: одно под предводительством самого Карла и другое, под командованием его сына Пипина, лангобардского короля. Пипин напал через "Иллирик", т.е. Посавье, на Паннонию и взял там аварское пограничное укрепление, находившееся где-то за Дравой. С войском Карла, направлявшимся от Венского леса к Рабу, шли и какие-то славяне: это были или сербы, уже в 789 г. участвовавшие в походе Карла против велетов, или чехи, через земли которых, несомненно с их согласия, прошла часть войск Карла.
Поход был успешным с военной точки зрения, однако в целом это была лишь пограничная война. Она не могла серьезно поколебать власть аваров. Поэтому саксы, готовившие восстание против Карла Великого, могли считать аваров союзниками, и даже сарацины на Иберийском полуострове питали надежды на ослабление империи Карла в результате войны с аварами. Эти надежды оказались напрасными. Уже непоследовательная реакция хагана и его окружения на франкскую угрозу в 782—790 гг. и неудача аварской обороны в 791 г. показали, что когда-то могущественная держава серьезно ослаблена внутренними противоречиями. Они сразу же проявились в 792 г., когда начались смуты, достигшие апогея в 795 г. с убийством хагана и его сакрального соправителя — югура.
О хаосе, воцарившемся в Аварской державе, свидетельствовало и то, что осенью 795 г. при дворе Карла появилось посольство тудуна одного из аварских племен, которое предлагало мир и свое подданство. Поэтому неудивительно, что в то же время отряду вассалов маркграфа Эрика из Фриуля под командованием "славянина Вономира" (скорее славянина на службе у Эрика, чем какого-то славянского князя из Крайны или из Посавья) удалось напасть на саму резиденцию хаганов и разграбить ее. Этот шок был необходим, чтобы авары избрали нового хагана. Но когда в 796 г. против хагана выступил Пипин, тот вышел ему навстречу и подчинился без боя. Пипин все же снова опустошил его ставку. Казалось, война была окончена, однако хаган не собирался мириться со своим положением и в 797 г. вновь начал войну. Тогда против аваров выступили два войска: одно лангобардское под командованием Эрика из Фриуля, которое встретилось с аварами и победило их, и второе — баварское, дополненное немногими лангобардами, под командованием Пипина, которое опустошило земли славян. Эти славяне, явно жившие в Посавье, были, следовательно, союзниками аваров.
Военные действия возобновлялись в 799 и 802 г., но об участии славян на чьей-либо стороне не было слышно. Лишь когда в 803 г. Карл Великий в Регенсбурге установил новые отношения в Аварии, одной из сторон, участвовавших в переговорах, были славяне, которые подчинились императору "со всем, что имели" [25].
75
Это были прежде всего те славяне, которые в 796 г. встали на сторону аваров, те, князья из Посавья.
Если до этого славяне, жившие у границ Аварской державы, лавировали между мощным аварским соседом и новой силой, которую представляли франки, то с 802 г. они стали считать судьбу аваров предрешенной. Некоторые подчинились франкам, однако все набросились на аваров. Для Карла это развитие ситуации, конечно, было неожиданным и нежеланным, он был заинтересован в сохранении аварской политической организации. Для захвата Аварии его сил было недостаточно, не было и человеческих и экономических ресурсов для колонизации аварских земель. Ему не оставалось ничего другого, как владеть Аварией посредством местных правителей. Действительно, уже в 805 г. он восстановил институт хагана и, окрестив его, принял во франкскую "семью королей“.
Все это были планы, вообще не принимавшие славян во внимание. В 805 г. при дворе Карла появился один из аварских старейшин, уже крещеный капкан Теодор, просивший о выделении новых земель для обитания, поскольку на старых его народ не может жить из-за притеснений со стороны славян. Хотя имперские анналы утверждают, что он получил эти земли между Карнунтом (Петронелл около Вены) и Саварией (Сомбатхей) [26], это скорее всего был первоначальный план, который не был осуществлен. Как письменные, так и археологические источники [27] свидетельствуют о том, что народ Теодора был поселен между Энсом и Венским лесом, на территории, которую авары до тех пор явно сознательно держали пустой. Таким образом возникло как бы буферное государство между баварской границей по Энсу и Аварией, задачей которого была охрана границ не столько от аваров, сколько от усиливавшихся славянских княжеств к северу от Дуная. Надзор над ним осуществляли префекты Баварии, а с 817 г. оно наряду с Карантанией и Чехией оказалось под контролем баварского королевства Людовика Немецкого. Тогда о населении этого государства говорилось как об “аварах и славянах, которые находятся в восточной части Баварии" [28].
Между тем нападения славянских князей на аваров переросли в войну на уничтожение, которая сделала практически невозможным осуществление плана Карла обновить Аварскую державу. В 811 г. Карл был вынужден послать в Паннонию войско, которое должно было прекратить эту войну. Поскольку нападающей стороной, несомненно, были славяне, ясно, что это было сделано по просьбе аваров, т.е. речь собственно шла о попытке спасти аваров в соответствии с планом Карла. До военных действий дело не дошло, военноначальники убедили, наконец, представителей воюющих сторон отправиться к императору и подчиниться его третейскому суду [29]. Аварское представительство на этих переговорах было второстепенным: о хагане уже ничего не слышно. Как высшие сановники в источниках фигурируют некий тудун, один из множества аварских младших начальников, и "князь аваров”, который носил странный титул canizauci, т.е., очевидно, "камшауци" — шаман-пророк [30]. Таким образом, вновь существовала некая диархия, точнее говоря, карикатура на нее,
76
потому что на месте хагана был всего лишь тудун, а югура замещал какой-то шаман. Славяне были представлены "князьями, сидящими около Дуная". т.е. прежде всего теми, которые уже в 803 г. подчинились франкам, а также многими другими. Эти князья должны были править в окрестностях Паннонии, за которую шла борьба, и в сфере досягаемости франкских Баварии и Фриуля, поэтому можно думать о князьях Посавья или Карантании, менее правдоподобной была бы Моравия или Словакия, поскольку местные князья тогда еще сохраняли полную самостоятельность и вряд ли подчинились бы решению Карла. Какова бы ни была достигнутая договоренность, очевидно лишь то, что Карл аваров не спас. Славяне полностью разбили их политическую организацию, опиравшуюся уже только на остатки высшей аристократии. Это в полной мере относится к Паннонии, где авары как политическое образование последний раз фигурирует в 822 г., а также к Потисью, где, кроме славян, против аваров никто не выступал (в частности, не вел с ними борьбы болгарский хан Крум, как это иногда ошибочно предполагают) [31].
В итоге вместо единого Аварского хаганата франкам неожиданно пришлось иметь дело с множеством славянских князей, боровшихся с аварами, а также между собой. Политические и этнические процессы проходили на всей этой обширной территории очень бурно, но не приобретали четких форм. Ни о каком прямом франкском управлении здесь нельзя было и думать; распространенное представление о том, что Карл уже в 803 г. создал на бывшей аварской территории единую "Восточную марку", явно ошибочно [32]. Бывшие аварские земли в Паннонии подлежали лишь военному контролю Баварии и Фриульской марки, причем граница между их зонами влияния проходила примерно по Драве. С 817 г. вся Паннония и Карантания очутились под контролем фриульских маркграфов Кадолага (799—819 гг.) и Бальдериха (819—828 гг.). В 828 г. было ликвидировано аварско-славянское княжество в Нижнеавстрийском Подунавье и на его месте возникла Восточная марка с Верхней Паннонией как предпольем. Также было ликвидировано Карантанское княжество, новая марка стала управляться непосредственно франкскими графами. Третья марка возникла в Крайне с Посавьем как предпольем.
Также длительно развивалось церковное управление этой территорией [33]. С самого начала войн с аварами в окружении Карла Великого рассчитывали на их христианизацию. В походе 796 г. приняли участие прямо заинтересованные в этом аквилейский патриарх Паулин и зальцбургский епископ Арно. Импровизированный синод на берегах Дуная проанализировал негативные последствия насильственного массового крещения саксов и безжалостного вымогательства десятины и под влиянием одного из первых советников Карла, Алкуина, избрал мирную "убеждающую" тактику и существенно упростил процедуру крещения. Также произошло разграничение территорий между миссиями. Еще в 796 г. Пипин дал Зальцбургу территорию между Рабом, Дунаем и Дравой, в 803 г. это подтвердил Карл. Когда в 798 г. Карл сделал Зальцбург архиепископством, он не в последнюю очередь имел в виду его миссионерские задачи.
77
Первым его приказом Арно уже как архиепископу было организовать миссию. При этом он питал явно несбыточные надежды, порожденные согласием аварских князей принять крещение, и хотел использовать миссию как средство превращения Аварии в христианское политическое образование, которое в будущем вошло бы в империю. Арно решил эту нереальную, как он хорошо понимал, задачу таким образом: для этой территории он поставил хорепископа Теодориха и определил в 799 г. его местопребывание не в Паннонии, а в Карантании. Conversio говорит, что Арно вместе с Герольдом I, префектом Баварии, „передали его в руки князей“ и определили ему как область его миссии, кроме Карантании, земли в Паннонии к северу (Conversio ошибочно сообщает, что к западу) от Дравы [34]. В Карантании тогда правил один князь, скорее всего Прибыслав. поэтому нельзя исключить, что упомянутые князья были из Паннонии и были славянами. Хотя Conversio приписывает Теодориху (799 г. — позднее 821 г.) миссионерские заслуги в Паннонии, это явная ложь. Ни Теодорих, ни Арно из-за войн, продолжавшихся в Паннонии, не имели практически никакой возможности развить там какую-либо деятельность. У Арно, кроме того, были серьезные трудности и в собственной Баварии. Учреждая архиепископство, Карл также хотел способствовать распространению христианства в сельских местностях собственной империи. Сил архиепископа, однако, хватало лишь на постройку храмов. Обеспечить же их достаточным количеством священников он уже не мог. Постепенно в Зальцбурге выработалась своеобразная миссионерская методика, состоявшая в том, что в построенных храмах мессу служили лишь от случая к случаю; храмы собственно использовались лишь для торжественных крещений [35]. Однако все это было осуществлено лишь позднее в Блатенском княжестве Прибины. О деятельности Теодориха и его преемников Отто (после 836 г.?) и Осбальда (примерно до 863 г.) в Паннонии мы ничего не знаем, в княжестве Прибины действовали непосредственно зальцбургские архиепископы и их архипресвитеры. Так рухнул проект создания христианской Аварии, тем более, что в 20-е годы IX в. авары уже полностью исчезли. Христианизация славян не имела для Карла такого значения, как христианизация аваров. Продолжала свою деятельность лишь миссия в Карантании.
Основным объективным результатом войн Карла с аварами стало укрепление власти славянских князей. Князья, по большей части признавшие в 803 и 811 гг. созеренитет Франкской империи, что на практике означало подчинение военному контролю маркграфов Фриуля или Баварии, использовали хаос в отношениях, возникших в период войн с аварами, для укрепления своей власти над славянскими племенами или их частями. Существовавшие здесь ранее племенные структуры этими войнами были по большей части нарушены или разбиты. Для освещения отношений, возникших в то время в Среднем Подунавье, особенно поучительна краткая история княжества Людевита в Посавье [36]. Мы не знаем, когда оно возникло, известно лишь, что в 818 г. Людевит жаловался императору Людовику Благочестивому на жестокость и высокомерие Кадолага, маркграфа Фриульской марки, и собирался отпасть от империи.
78
Людовик летом 819 г. выслал против него войско под командованием Кадолага, которое ничего не совершило. Кадолаг умер на обратном пути. Это породило у Людевита надежды на примирение. Он предложил императору, что останется его подданным, однако на условиях, которые Людовик не хотел принять. Переговоры не удались, и обе стороны стали готовиться к войне. Людевит разослал послов к соседним племенам, призывая к совместному сопротивлению. Ему удалось заключить союз с тимочанами, которые только что отложились от болгар и просили у императора защиты, а также с карниольцами. Реакция карантанцев не была единодушной, лишь часть из них перешла на сторону Людевита.
Переговоры с хорватскими князьями Борной и Драгомыслом (Dragomosus) были безуспешными несмотря на то, что Драгомысл был тестем Людевита. Поэтому Людевит решил силой принудить колеблющихся к согласию. Он послал войско в Карантанию, а сам с другим войском напал на хорватов. Отряды, посланные в Карантанию, в районе Дравы столкнулись с небольшими отрядами Бальдериха, преемника Кадолага, и были вынуждены отступить. Войско во главе с самим Людевитом дало бой на р. Кульпе, в котором пал Драгомысл, а Борну, которому изменили отряды гадчан, спасла от гибели его дружина (имперские анналы называют ее "преторианцами") [37]. Гадчане, очевидно подчинившись Людевиту, вернулись домой, однако Борна, несомненно с помощью своих "преторианцев", вновь подчинил их себе.
В декабре Людевит предпринял ответный поход на земли Борны в Далмации. На этот раз Борна не положился на племенное ополчение, приказав лишь оборонять грады, где укрыли все свое имущество. Вместе со своей дружиной он стал вести очень эффективную "партизанскую" войну и в конце концов принудил Людевита возвратиться. Поэтому Борна мог сообщить императору, что он уничтожил тысячи мужей Людевита и захватил более трехсот коней. Это, конечно, преувеличение, но в анналах говорится о том, что Людевит пошел в Далмацию с большим войском, а значительное число захваченных коней показывает, что это было не обычное пешее ополчение, а отборная конница. Следовательно, Людевит располагал значительными силами конников, аналогичных "преторианцам" Борны, и был твердым орешком для одетых в броню воинов из армии франков.
В следующем году Людовик собрал большое войско, которое напало на Людевита в соответствии с обычной франкской стратегией тремя боевыми колоннами, первая из которых шла из Италии, вторая — через Карантанию, а третья обходила Альпы через Верхнюю Паннонию. Людевит оборонялся на границах с Италией и в Карантании, но не смог сдержать франков. Поэтому он укрылся в каком-то граде, построенном на крутом склоне, и выжидал, не принимая бой и отвергая переговоры. Таким образом, явно не случайно он избрал единственную тактику, против которой франки всегда были бессильны. Их войско, мучимое болезнями, было вынуждено вернуться, при этом Бальдерих вновь подчинил себе карниольцев и отложившуюся часть карантанцев. Однако у Людевита все еще было много союзников. В следующем походе, в 821 г., войско франков разорило земли Людевита и его союзников, но не дало решающего боя.
79
Это также было обычной тактикой франков, на этот раз она увенчалась успехом, так как повторное разорение и уничтожение урожая обычно обрекало противника на голод.
Князья-союзники не выдержали систематического разорения и покинули Людевита, что и привело в 822 г. к падению его власти. Еще до прихода неприятеля он покинул град Сисак и убежал, очевидно, лишь с дружиной, в Сербию. Там его принял один из сербских князей. Людевит пытался, конечно безрезультатно, вести переговоры с императором. Своего хозяина он отблагодарил тем, что коварно убил его и захватил его град. Однако он и здесь не выдержал и, когда земля стала гореть у него под ногами, убежал в Далмацию к дяде Борны, Людомыслу. Там Людевит в 823 г. был коварно убит Людомыслом.
Эта борьба развернулась между князьями, племена в ней играми второстепенную роль. Людевит, очевидно, не правил никаким племенем, его власть была самостоятельной, она ни в коем случае не исходила от племени, как это было в современной ему Карантании. Обычно считается, что Людевит был князем хорватов, живших в Посавье и отличавшихся от хорватов в Далмации, но это явная ошибка. Единственным подтверждением такой версии может служить путаный рассказ Константина Багрянородного [38] о победоносном восстании хорватов против франков. Традиция здесь перенесла в Хорватию события, связанные с Людевитом. Единственным основанием для подобной операции послужило убеждение, что в Паннонии Людевита также жили "хорваты". Так было в середине X в., когда была зафиксирована устная традиция и когда (по крайней мере с 925 г.) именно бывшее епископство в Сисаке (резиденции Людевита) находилось в юрисдикции сплитского архиепископства и хорватского правителя. Однако ясно, что так не было ни в начале, ни в третьей четверти IX в. Никакие хорваты тогда в Посавье не жили.
История Людевита также проливает свет на процессы образования государства у хорватов [39]. Они, несомненно, уже давно были конституированным племенем. Согласно их легендам, записанным Константином Багрянородным [40], они пришли в Далмацию в 20-х годах VII в., что, несомненно, связано с восстанием Само. По Константину, их прародиной была Белая Хорватия на севере, которую Константин по ошибке поместил на территорию Чехии. Одна из версий легенды считает пришельцев челядью семи родных братьев во главе с эпонимом Хорватом, подчеркивая тем самым этническое единство хорватов. Другая версия утверждает, что во главе пришельцев стоял лишь один князь, не названный по имени, сыном которого должен был быть некий Порга. При нем хорваты якобы приняли крещение. Эта версия, наоборот, подчеркивает политическое единство этноса, обеспечиваемое князем. Обе версии в принципе не противоречат одна другой, сильная княжеская власть не исключала полное и неограниченное функционирование племенных институтов.
Хотя этноним "хорваты" впервые зафиксирован в середине IX в. [41], это вовсе не означает, что этногенез хорватов начался только в начале IX в. [42] Старый по своему происхождению скорее всего, иранский этноним "хорваты" распространился по значительной части
80
славянской ойкумены благодаря миграциям части старого племени, носившего это имя в VI и в начале VII в. Поэтому представляется правдоподобным, что заселение хорватами Далмации было составной частью этих миграций и действительно приходится на начало VII в. Конечно иное дело, в какой мере в этническом, политическом и территориальном отношении племя хорватов совпадало с тем государственным образованием, которое примерно в середине IX в. называлось этим именем. Письменные источники здесь нам ничего не дают. Первыми прямыми сведениями о Хорватии (так еще не называемой) являются приведенные выше сообщения второго десятилетия IX в. о князе Борне и его родственниках. Что касается археологических источников, то они продвигают наши знания только до VIII в. и свидетельствуют о существовании уже в то время сильной княжеской власти на территории позднейшего хорватского государства.
Борна фигурирует как князь маленького племени гадчан в Либурнии, одновременно его называют князем Далмации и Либурнии. Следовательно, он не был племенным князем гадчан, главная опора его власти находилась в Далмации. Там было его богатство, которое он укрыл в своих градах перед набегом Людевита. Он вел войну не с помощью племенного ополчения, а с помощью своей дружины. Когда гадчане предали его и отложились от него, он вновь подчинил их с помощью своей дружины, т.е. он был их правителем, а не выборным племенным князем. Борна не был единственным князем в Далмации, там еще сидели в своих градах тесть Людевита Драгомысл и дядя Борны Людомысл, однако он, несомненно, был первым среди князей, хотя и связанным с определенным племенным образованием, но скорее с большим племенем хорватов, чем с каким-нибудь неизвестным малым племенем в Далмации. Когда в 821 г. он умер, то народ посадил на престол племянника Владистава "petente populo et imperatore consentiente" [43], т е. он был избран таким же образом, как карантанский князь. Таким образом, мы должны считать Борну племенным князем, но его поведение показывает, что, опираясь на свои грады и дружину, он был уже в значительной мере независим от племени. Таковым его считали и франки, которые называли его князем земли, а не народа (за исключением гадчан, однако это было обусловлено рассказом имперских анналов, где предательство гадчан играло важную роль).
Несмотря на все это, трудно считать Далмацию и Либурнию Борны государством. Мы ничего не знаем о том, играли ли дружинники Борны какую-либо роль в зарождавшемся государственном управлении, отсутствует и такой важный критерий, как христианизация. Хотя Константин Багрянородный относит крещение хорватов ко времени правления второго князя хорватов Порги и императора Ираклия (610—641 гг.) [44], это вряд ли отвечает действительности. Ненадежна основанная лишь на стилистическом анализе датировка началом IX в. надписи на купели из Нина [45]. Церковные постройки также не имеют надежной датировки. Поэтому первым, точно известным христианским князем мы должны считать преемника Владислава (821—835 гг.) Мислава (835—845 гг.).
81
При Трпимире (около 845 г. — 864 г.) в Нине уже было учреждено хорватское епископство [46]. Одновременно грамота Трпимира от 852 г. [47], хотя и содержащая поздние интерполяции, но все же в целом достоверный документ, доказывает существование относительно развитого государственного аппарата. Следовательно, возникновение государства у хорватов следует относить ко второй четверти IX в.
На иной основе развивались отношения на северных окраинах Среднего Подунавья. Первым славянским племенем, с которым здесь столкнулся Карл Великий, были чехи [48]. В чешской историографии установилось мнение, что Чешская котловина была тогда заселена многими (примерно одиннадцатью—пятнадцатью) малыми племенами, однако источники рисуют совершенно иную картину. Франки обозначали население Чешской котловины в IX в. старым кельтско-германским названием, образованным от названия страны: Boiohaemem-Baiaheim. Здесь им был известен лишь этот единственный этнос и одновременно политическая единица (gens) [49]. С другой стороны, им также было известно множество князей этих “боэманов". В целом можно сказать, что речь идет об одном большом племени, в рамках которого действовал ряд более или менее равноправных князей. Очевидно, верховным органом власти племени был сейм, на котором за князьями было решающее слово, однако, с другой стороны, они признавали его компетенцию, а его решения считали обязательными. При этом не исключено, что первоначально существовал один главный князь.
Первый из упоминающихся в источниках князей был, вероятно, именно таким главным правителем чехов. Уже в 791 г. часть войск Карла проходила в Аварию через Чехию, и не исключено, что чехи присоединились к этому походу. Затем по неизвестным нам причинам Карл решил подчинить чехов, с недавних пор соседствовавших с присоединенной им Баварией [50]. В 805 г. он послал в Чехию большое войско по трем направлениям, которое соединилось на р. Огрже и оттуда проникло за Лабу, где осадило град Канбург (Канина около Мельника). В сражениях погиб князь "боэманов“ Лехо. Его имя это собственно титул (lech), обозначавший какую-то высшую должность. Конечно не исключено, что он был лишь одним из чешских князей, однако источники однозначно считают его главным, если не единственным князем. Поход не увенчался успехом, на следующий год он был повторен, но и на этот раз чехи не потерпели поражения. В конце концов чехам все же пришлось уступить, и в 806 или 807 г. они подчинились империи, обещав платить дань, по-видимому, Баварии, которая при разделе владений Карла Великого в 806 г. досталась Пипину. Поэтому чешская традиция говорит о том, что Чехию подчинил Пипин [51]. В 817 г. Людовик Немецкий вместе с баварским престолом унаследовал притязания на Чехию.
Тогда впервые в поле зрения империи франков попали Моравия и Словакия.
В 822 г. при дворе Людовика Благочестивого наряду с посланцами славян, живших на границах империи от Балтики до Сирмия, а также паннонских аваров впервые появились и посланцы мораван.
82
В присутствии графов с пограничья велись переговоры обо всех делах "восточных славян" [52]. Все славянские племена, приславшие посольства, были данниками империи, и мораване вряд ли были здесь исключением. Мы не знаем, когда они признали сюзеренитет империи, скорее всего это произошло после 817 г., потому что тогда они еще не фигурировали как часть баварского королевства Людовика Немецкого. Также нам неизвестно, что тогда происходило внутри племени.
Археологические источники показывают, что в конце VIII в. в Южной и Центральной Моравии, так же как и в Юго-Западной Словакии, произошли перемены, характерные для всего Среднего Подунавья, т е. вновь сформировался слой князей, однако здесь это было изменением предшествующего положения. Уже в конце VII—VIII в. в этих районах существовал сильный слой конных воинов. Для них особенно характерны шпоры с крючком, которые находят в большом количестве на городищах и поселениях в Южной, а в последнее время и в Центральной Моравии и в части Юго-Западной Словакии. Самым значительным городищем того периода представляются Валы около Микульчиц [53]. Это скорее всего был племенной центр с подградьем военно-дружинного характера и акрополем чисто княжеского типа, для которого характерна сильная концентрация ювелирных ремесел. Следовательно, речь идет о ситуации, аналогичной положению в Карантании, т.е. о племени во главе с сильным правителем, опирающимся на слой полупрофессиональных воинов и профессиональную дружину. В конце VIII в. микульчицкое городище было уничтожено, скорее всего в результате военных действий, тогда же происходит переход к захоронениям с трупоположением, причем появляются богатые могилы охарактеризованного выше горизонта Бискупия-Црквина, а немного позднее, около 800 г., были построены первые церкви в Микульчицах и в Модре. около Угерского Градиште [54]. Все это указывает на глубокие изменения, в особенности касающиеся положения князей, совершившиеся в последние десятилетия VIII в. Они, очевидно, завершились междоусобицами и началом христианизации на рубеже столетий. Новую ситуацию иллюстрируют два события 30-х годов IX в. — официальное крещение Моравии и изгнание Прибины из Нитры.
Мы располагаем поздним, однако, основанным на надежных источниках сообщением о том, что в 831 г. пассауский епископ Регинхар окрестил "всех мораван" [55]. Территория Моравии стала областью миссии Пассау еще в 796 г., в то время как Словакия входила в область миссии Зальцбурга, а около 800 г. в Моравии были построены первые церкви. Христианство проникало, помимо Пассау, также и из других мест, прежде всего из Италии и Далмации, и получало распространение главным образом среди князей. Официальное, массовое крещение "всех мораван", очевидно осуществленное Моймиром I, служит надежным доказательством того, что Моймир уже не был племенным князем.
Первый раз имя Моймира появляется именно в этот период, но не в связи с крещением, а в связи с его спором с князем Западной Словакии. Conversio говорит о "каком-то Прибине" [56], который был князем в Нитре.
83
Незадолго до 830 г. он заключил союз с франкскими графами управлявшими Верхней Паннонией, и скрепил его браком с дочерью одного из них (очевидно, из рода Вильгельмов). Одним из условий договора было обещание Прибины принять крещение; и как катехумен он построил в Нитре церковь, которую освятил зальцбургский архиепископ Адальрам (821—836 гг.) [57]. Союз Прибины с франками привел к тому, что Моймир выступил против него (около 833 г.). Прибина был вынужден бежать и отправился со своей дружиной к графу Ратбоду, "на Дунай". Тот его представил Людовику Немецкому, который распорядился окрестить Прибину. Это произошло в Трайсмауэрне на Дунае.
Крещение не принесло Прибине никаких выгод. Людовик Немецкий явно не собирался ни вновь посадить славянского изгнанника в Нитре, ни удерживать его у себя. Поэтому Прибина с сыном Коцелом ушел от Ратбода и отправился к врагам империи — болгарам, в их часть Посавья, а затем — к князю Ратимиру, владевшему остальной частью Посавья. В 838 г. он помирился с Ратбодом и явно по ходатайству последнего и своих родственников в империи получил от Людовика Немецкого обширную территорию в Паннонии около Балатона, где на реке Зале построил град. Так было положено начало особому славянскому княжеству в границах империи [58]. В Нитру Прибина уже никогда не возвратился, она стала частью Моравии. Таким образом Моравия стала первым славянским государством, вероятно раньше, чем Хорватия.
1. Grafenauer В. Zgodovina slovenskega naroda. Ljubljana, 1964. T. 1; Idem. Razvoj in struktura države karantanskih Slovanov od VII. do IX. stoletja // Historijski zbornik. 1964. 17. S. 213—225; Idem. Družbeni temelji Karantanije in "Karantancev" // Jugoslovenski istorijski časopis. 1978. 17. S. 71—75; Kos M. Zgodovina Slovencev od naselitve do petnajstega stoletja. Ljubljana, 1933; idem. L’Etat Slovène en Carantanie // L’Europe aux IXe — XIe siècles. Varsovie, 1968. P. 123—132; Moro G. Zur politischen Stellung Karantaniens im fränkischen und deutschen Reich // Südost-Forschungen. 1963. 22; Łowmiański H. Początki Polski. W-wa, 1970. T. 4. S. 230—263; Vilfan S. Rechtsgeschichte der Slowenen. Wien; Graz, 1984.
2. Conversio Bagoariorum et Carantanorum. 4. Ljubljana, 1936. S. 129—130. Ср. другое издание: Wolfram H. Conversion Bagoariorum et Carantanorum: Das Weissbuch der Salzburger Kirche über die erfolgreiche Mission in Karantanien und Pannonien. Wien etc., 1979. S. 40— 41, 73—75.
3. Fredegar. IV. 72. P. 157.
4. Paul. V. 29. P. 154.
5. Kos M. О bolgarskom knezu Alcioku in slovanském knezu Valuku // Zbornik naučnih radova F. Šišiću. Zagreb, 1929. S. 251—256. Обо всей этой истории (со многими неприемлемыми гипотезами) см.: Kunstmann Н. Vorläufige Untersuchungen über den bairischen Bulgaranmord von 631/632. München, 1982.
6. Mikkola J.J. Avarica // Archiv für slavische Philologie 1927. 21. S. 160.
7. Conversio...4. S. 130.
8. Ibid. 5. S. 131.
9. Kahl H.D. Zwischhen Aquileia und Salzburg // Die Völker an der mittleren und unteren Donau im. 5. und 6. Jahrhundert Wien, 1980. s. 33—81.
10. Conversio... 4. S. 130: "Et ille ita fecit ac promisit se ad ipsam sedem serviturum. Sicut et fecit atque singulis annis ibidem suum servitium persolvebat et inde semper dominant et officium christianitatis percepit usque dum vixit".
11. Riezler S. Geschichte Baierns. Stuttgart; Gotha, 1927. T. I/1. S. 302; Kos M. Zgodovina... S. 58; Grafenauer B. Zgodovina... S. 58; Łowmiański H. Op. cit. S. 255.
12. Грамота Людовика Немецкого храму св. Петра и Руперта в Зальцбурге от 864 г.: MGH Diplomata regum ex stirpe Karolingoram. В., 1934. T. 1. P. 161.
84
13. Dopsch H. Salzburg und der Südosten // Südostdeutsches Archiv. 1978. 21. S. 8—9; Wolfram H. Op. cit. S. 85—86.
14. Conversio... 7. S. 132—133; Wolfram H. Op. cit. S. 96—102.
15. Löwe H. Die karolingische Reichsgründung und der Südosten. Stuttgart, 1937. S. 118—121.
16. Grafenauer B. Ustoličevanje koroškich vojvod in država karantanskih Slovencev. Ljubljana, 1952; Idem. Deset let proučevanja ustoličevanja koroških vojvod, kosezov i države karantanskih Slovencev // ZČ. 1962. 16. S. 176—210; Idem. Ustoličevanje koroških vojvod m vojvodski prestol // ZČ. 1970. 24. S. 112—122; Hauptmann L. Staroslověnská družba in obred na knežjem kamnu. Ljubljana, 1954. S. 127—153.
17. Воспроизведено в кн.: Grafenauer В. Ustoličevanja... 1952. S. 78—82.
18. Ibid. S. 478—505; Hauptmann L. Op. cit. S. 75—126; Ebner H. Von den Edlingem in Innerösterrcich // Archiv für vaterländische Geschichte und Topographie, 1956. 47. S. 9; Mal I. Ist das Edlingerproblem wirklich unlösbar? // Südost-Forschungen. 1963. 22. S. 1 ff.
19. Hauptmann L. Politische Umwälzungen unter den Slowenen vom Ende des. 6. Jahrhunderts bis zur Mitte des 9. Jahrhunderts // MIÖG. 1915. 36. S. 129—187; Idem. Karantanska hrvatska // Zbornik kralja Tomislava. Zagreb, 1925. S. 297—317; Idem. Staroslověnská dražba... ; Antoljak S. Hrvati u Karantaniji // Годишен зборник на филозофскиот факультет на Универзитет во Скопје... 1956. 9. С. 15—37.
20. Grafenauer В. Hrvati u Karantaniji // Historijki zbornik. 1958—1959. 11/12. S. 207—321.
21. Łowmiański H. Początki Polski. W-wa, 1967. T. 3. S. 430—464; T. 4. S. 257.
22. Перечень таких престолов см. в кн.: Merhautová A., Třeštík D. Ideové proudy v českém uměni 12. století. Pr. 1985. S. 12—17.
23. О них см.: Кланица З. Падение Аварской державы в Подунавье // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987. С. 74-82.
24. Simson В. Jahrbücher des fränkischen Reiches unter Karl der Grosse. Leipzig, 1883. Bd. 2; Deér J. Byzanz und des abendländische Herrschertum. Sigmaringen, 1977. S. 285—371; Koller H. Die Awarenkriegs Karls den Grossen // Mitteilungen der österreichischen Arbeitsgemeinschaft für Urund Frühgeschichte. 1964. 15. S. 1—12; Váczy P. Der fränkische Krieg und des Volk der Awaren // AA/ASH. 1972. 20. P. 395—420.
25. Annales Mettenses priores. Hannoverae; Lipsiae, 1905. A. 803. P. 90: "Multi queque Sclavi et Huni in sedem conventu fuerunt se cum omnibus quae possidebant imperatoris dominio subdiderunt".
26. ARF. A. 805. P. 112.
27. Koller H. Zur Eingliederung der Slaven in das karolingische Imperium // Annales Instituti Slavici. Salzburg, 1970. T. II/2. P. 33—45; о приходе славян с территории Аварской державы в нижнеавстрийское Подунавье около 800 г. см.: Friesinger H. Studien zur Archäologie der Slaven in Niederösierreich. Wien, 1971—1977. Bd. 1—2.
28. Ordinatio imperii. А. 817 // MGH. Legum sectio II. Capitularia regum Francorum. Hannoverae, 1883. T. 1. P. 270.
29. ARF. A. 811. P. 135.
30. Deèr J. Op. cit. S. 354.
31. Ср.: Gjuselev V. Bulgarische-fränkische Beziehungen in der ersten Hälfte des IX. Jhs // Byzantino-Bulgarica. 1966. II. S. 20—23.
32. О франкском управлении восточными землями см.: Mitterauer N. Karolingische Markgrafen in Südocten. Wien, 1963; Łabuda G. Fragmenty dziejów Słowiańsczyzny zachodnicj. Poznań, 1975. T. 3. S. 100—114.
33. Wolfram H. Op. cit. S. 107—115.
34. Conversio ...8. S. 133.
35. Koller H. Die Salzburger Missionsmethode der Karolingerzeit // Österreich in Geschichte und Literatur. 1970. 4. S. 273—288.
36. Antoljak S. Da li bi se još nešto moglo řeči о hrvatskim knezovima Borni i Ljudevitu Posavskom? // Годишен зборник на филозофскиот факултет на Универзитет на Скопје. 1967. 19. S. 129—138; Wolfram Н. Ljudevit und Priwina: (Ein institucioneller Vergleich) // Interaktionen der mitteleuropäischen Slawen und anderen Ethnika im 6.—10. Jahrhundert. Nitra, 1984. S. 291—296.
37. ARF. A. 819. P. 151. Сходным термином — "pretoriani milites" — анналист обозначает императорскую гвардию Византии (Ibid. Р. 155).
38. Const. Porph. DAI. 30. P. 142, 144; Šišić F. Geschichte der Kroaten. Zagreb, 1917. T. 1. S. 96—97;
85
Klaić N. О problemima stare domovine, dolaska i pokrštenja dalmatinskich Hrvata // ZČ. 1984. 38. S. 253—278; Grafenauer B. Vprašanje konca Koclevje vlade v Spodnji Pannoniji // ZČ. 1952/1953. 6/7. S. 174—181; Ронин В. Франко-хорватские отношения в трактате Константина VII Багрянородного "Об управлении империей“ // ВВ. М., 1985. Т. 44. С. 60-67.
39. Šišić F. Op. cit.; Klaić N. Povijest Hrvata u ranom srednijem wijeku. Zagreb, 1971; Ronin V. The Franks on the Balkans in the early ninth Century // Etudes balcaniques. 1985. N 1. P. 39— 57.
40. Const. Porph. DAI. 30, 31. P. 139—153. Обзор литературы сделан Ф. Дворником: Constantine Porphyrogenitus: De administrando imperio. T. 2. Commentary. Wash. (D.C.), P. 95 pass., 115 pass. Из новых работ см.: Margetić L. Konstantin Porfirogenet i vriemje dolaska Hrvata // Zbornik Historijskog zavoda JAZU. 1977. 8. S. 5—88; Ditten H. Bemerkungen zu den ersten Ansätzen zur Staatsbildung bei Kroaten und Serben im 7. Jahrhundert // Beiträge zur byzantinischen Geschichte im 9.—11. Jahrhunderts. Pr., 1978. S. 441—462; Klaić N. О problemima...
41. B спорной грамоте Трпимира от 4 марта 852 г. (Codex diplomaticus regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae. Zagrabiae, 1967. Vol. 1. P. 3—5). О ней см.; Klaić N. O Trpimirovoj darovnici kao diplomatičkom i historijskom dokumentu // Vjesnik za arheologiju i historiju dalmatinsku. 1960. 62. S. 105—155.
42. Из тезиса Л. Маргетича и Н. Клаич следует, что хорваты пришли в Далмацию лишь в конце VIII — начале IX в.
43. ARF. А. 821. Р. 135.
44. Const. Porph. DAI. 31. P. 148.
45. Belošević J. Nin in the Middle Ages // Nin: Problems of archeological excavations. Zadar, P. 57 (с малоубедительной датировкой около 800 г.). О христианизации хорватов см.: Dvornik F. Byzantium, Rome, the Franks and the christianization of the Southern Slavs // Cyrillo-Methodiana. Köln; Graz, 1964. S. 85—125. См. также: Наумов Е.П. Общественно-политические сдвиги в сербских и хорватских землях и христианская миссия на Балканах // Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 70—85. Оба ученых отстаивают частичную достоверность рассказа Константина, основываясь на соображениях общего порядка.
46. Первое упоминание см. в письме папы Николая I: MGH Epistolae. Berolini, 1925. T. 4. P. 659.
47. См. примеч. 39.
48. Novotný V. České dějiny. Pr., 1913. D. 1. S. 1; Vanéček V. Prvních tisíc let... Předstátní společencká organizace a vznik státu u českých Slovanů. Pr., 1949; Turek R. Čechy na úsvitě dějin. Pr., 1963; Nový R. Die Anfänge des böhmischen Staates. Pr., 1968. D. 1. S. 193—229; Łowmiański H. Początki... T. 4. S. 394—444.
49. Třeštík D. Češke kmeny: Historie a skutečnost jedné koncepce (в печати).
50. Novotný V. Op. cit. S. 274—280; Dobiáš J. Seit wann bilden die natürlichen Grenzern Böhmens auch seine politische I.andesgrenze? // Historica. 1963. 16. S. 5—44.
51. Cosmas. II, 8. P. 93—94.
52. ARF. A. 822. P. 159.
53. О датировке см : Klanica Z. Počátky slovanského osídlení naších zemi. Pr., 1986. S. 180.
54. Klanica Z. Náboženství a kult, jejich odraz v archeologických pramenech // Velká Morava a počátky československá státnosti.. Pr.; Br., 1985. S. 122, 134.
55. Notae de episcopis Pataviensibus. A. 831 // MGH. Scriptoes. Hannoverae, 1980. T. 25. P. 623; cp. также: Historia episcoporum Pataviensium a.a. 838 // Ibid. P. 620: Bernhardi Cremfanensis Historiae // Ibid. P. 655. См.: Dittrich Z. Christianity in Great Moravia. Groningen, 1962. P. 62—65; Łowmiański H. Początki... T. 4. S. 312 passim.
56. Conversio... 10. S. 135. Ср. Sieklicki J. Quidam Priwina // Slavia Occidentalis. 1962. 22. S. 115—146; Idem. Priwina exulatus // Pamiętnik slowiański. 1967. 17. S. 161—165; Łowmiański H. Początki... T. 4. S. 325 passim.
57. Conversio... 11. S. 136. Ср.: Cibulka J. Velkomoravský kostel v Modré u Velehradu a začátky křesťanství na Moravě. Pr., 1958.
58. Sos A. Die slawische Bevölkerung Westungerns im 9. Jahrhundert. München, 1973.