6. ВЕЛИКАЯ МОРАВИЯ И ЗАРОЖДЕНИЕ ЧЕШСКОГО ГОСУДАРСТВА
Д. ТРЖЕШТИК, Б. ДОСТАЛ
Возникновение государства мораван [1], как мы уже отмечали выше, нужно относить к 30-м годам IX в. Тогда Моймир I осуществил массовое "официальное" крещение мораван. Он признавал достаточно неопределенную, очевидно трибутарную, зависимость от Франкской державы. В смутные времена, обрушившиеся на эту державу в 30-х годах, зависимость прекратилась. Действительно, лишь с 845 г. Людовик Немецкий начал систематические походы на славянские земли вдоль всей восточной границы Восточно-Франкского королевства. В 846 г. он вторгся с войском в Моравию, так как мораване якобы собирались отложиться и "устроил там все по своей воле", т.е. посадил на моравский трон племянника Моймира Ростислава [2]. То, что не было больших боев и мораване без сопротивления подчинились решению Людовика, показывает, что власть Моймира еще не была слишком сильной и у нее были противники.
Почти десять лет мы ничего не слышим о политике Ростислава в отношении империи. Вероятно, войны, которые он, как и всякий раннефеодальный правитель, должен был постоянно вести, затрагивали не территорию франков, а земли славян (возможно, Восточную Словакию, где в то время возникают моравские городища). Однако в конце концов эта экспансия затронула и империю. Со времен Аварской державы южная граница Моравии шла примерно по р. Дые. Лишь к 855 г. относятся сведения, что границей между Франкской империей и Моравией служит Дунай [3], т.е. незадолго до 855 г. Ростислав занял территорию между Дыей и Дунаем. Он хотел тем самым защититься от вторжений со стороны империи и с этого времени начал открыто враждовать с Людовиком Немецким. В 855 г. Людовик отправился в поход против него, но ничего не достиг [4]. Вскоре после этого (в 861 г.) Ростиславу удалось заключить союз с сыном Людовика Карломаном.
Из внутриполитической деятельности Ростислава известна лишь та часть, которая касалась укрепления и расширения важной опоры государства — церкви. Еще в 852 г. синод в Майнце охарактеризовал христианство в Моравии как "несовершенное" [5] явно прежде всего из-за организационной стороны дела. В Моравии находился архипресвитер пассауского епископа [6], однако его контроль вряд ли распространялся на всех священников. Они были самого разного происхождения, прежде всего баварского, а также итальянского и "греческого” [7]. Ростислав решил объединить и подчинить себе этот разнородный конгломерат, создать собственную "земскую церковь". Каким мог быть путь к такой земской церкви показано в ответах на вопросы болгар папы Николая I [8]. По его мнению, прежде всего необходимо было обеспечить достаточное количество христиан в стране и, главное, достичь между ними единомыслия,
87
т.е. единства в церковной практике и вероучении, а также организационного единства. После этого было бы возможным назначить в страну епископа, позднее создать самостоятельную церковную провинцию, какой в то время могло быть лишь архиепископство.
Несомненно, для Ростислава и его советников конечной целью было создание такого архиепископства. Однако они хорошо знали, что этого нельзя достигнуть сразу. Сначала нужно было упорядочить современное состояние моравского христианства. Поэтому еще до 863 г. Ростислав обратился в Рим к папе с просьбой послать "учителя", который выполнил бы эту задачу [9]. Конечно такого учителя он мог найти и в другом месте, но лишь папа мог обеспечить конечную цель плана Ростислава — учредить архиепископство. Николай I именно в то время находился в ситуации, которая ни в коем случае не позволяла ему оказывать открытую поддержку противнику Людовика Немецкого. Поэтому на просьбу Ростислава он никак не отреагировал. В итоге было принято решение обратиться с такой же просьбой в Византию, к императору Михаилу III [10]. Однако остается все еще неясным, что от этого шага ожидал сам Ростислав. Если его конечной целью было учреждение архиепископства, то вряд ли он мог добиться этого от Византии. Он должен был считаться с тем. что Константинополь вряд ли будет заинтересован в создании самостоятельной церковной провинции в незнакомой стране, с которой, помимо, прочего, у него нет общих границ и которая находится на территории, бесспорно относящейся к сфере влияния Рима.
Многие историки пытались искать причины этого шага Ростислава вне сферы церковной политики [11] и усматривали их в том. что Ростислав якобы пытался заключить союз с Византией против Людовика Немецкого, который именно в это время заключил союз о болгарским ханом Борисом. Анализ сообщений источников о событиях 862—864 гг. [12] не подтверждает этой гипотезы. Хотя конфликт между Ростиславом и Людовиком Немецким продолжался (в 864 г., перейдя Дунай, Людовик осадил Ростислава в граде Девине и тот был вынужден подчиниться и принести присягу со всеми “оптиматами"), а союз между Людовиком и Борисом был в 863—864 гг. реальным фактом, о какой-либо вражде между Борисом и Ростиславом мы ничего не знаем. Правда, в начале осени 863 г. Борис заключил мир с византийским императором Михаилом III и дал обещание креститься [13], и это могло привлечь в себе внимание моравского правителя, но Борис остался союзником Людовика Немецкого и тогда, когда осенью 863 г. изменилось его отношение к Византии. Союзные отношения были подтверждены на встрече правителей в августе 864 г. в Тульне [14]. Таким образом, в 862—864 гг. политический союз с Византией не представлял для Ростислава никакого интереса. Источники сходятся в том, что Ростислав просил у Византии “учителя", как ранее в Риме. Лишь "Житие Константина" утверждает, что он просил еще и епископа [15]. Однако Итальянская легенда [16], в которой использован более старый и лучший текст "Жития Константина", чем сохранившийся, говорит лишь об учителе, как и "Житие Мефодия" [17]. Ясно, что речь шла лишь о первом этапе плана Ростислава,
88
т.е. об устройстве и объединении моравской церкви, опирающейся на священников из местного народа. Этой просьбе, ни к чему собственно не обязывающей, император и патриарх Фотий пошли навстречу и послали в Моравию священника Константина и его брата Мефодия с небольшой свитой. Ни император, ни патриарх не отдавали этой миссии большого значения [18], однако Константин серьезно отнесся к порученному делу и в течение трех с половиной лет своего пребывания в Моравии воспитал значительное число учеников, которых он обучал на родном языке, для чего создал специальную письменность.
По приходе в Моравию оба брата начали использовать славянский язык и в литургии, провозгласив сложившееся на латинской почве учение о трех священных языках, на которых только и позволено служить богу, — греческом, латинском и еврейском, "трехъязычной ересью". Это естественно привело к спорам с латинским духовенством. В 867 г. братья сочли свою задачу по подготовке священников из местного населения выполненной и покинули Моравию.
Описание последующих событий в житиях настолько неясно, что почти невозможно представить, что действительно происходило в 867—870 гг. в Риме и Паннонии у сына Прибины Коцела и играл ли во всем этом Ростислав какую-нибудь роль. Наиболее убедительной представляется следующая схема событий [19]. В 867 г. Константин признал данное ему поручение выполненным, оставалось лишь рукоположить учеников в священники. Обратиться к франкским епископам было, естественно, невозможно, поэтому Константин решил рукоположить их в Константинополе и отправился вместе с ними в обратный путь. Когда в Венеции они ожидали судна, до них дошло сообщение об убийстве императора Михаила III и низложении патриарха Фотия. Оставшись без своих покровителей, отправивших их в Моравию, они с радостью приняли приглашение папы Николая I посетить Рим. Причиной приглашения послужило то, что у них были с собой останки св. папы Климента, которые Константин нашел в Херсонесе. но здесь свою роль сыграл, конечно, и интерес папы к их деятельности в Моравии. Этот интерес был связан с тем, что в 866 г. Борис Болгарский обратился за христианскими миссионерами в Рим, и тем самым открылся путь к решению старого спора об Иллирике между западной и восточной церквями. Константин добился у преемника Николая Адриана II рукоположения своих учеников. Этому должно было предшествовать одобрение его методики обучения, прежде всего того, что в ней было нового, т.е. славянского письма [20].
Константин умер 14 ноября 869 г. в Риме. Затем там вдруг появилось посольство от Коцела с просьбой послать к нему законоучителем Мефодия. При этом папа якобы расширил его поле деятельности и на другие славянские страны, на земли "Ростислава и Святополка”, как сказано в папской булле Gloria in excelsis Deo, данной Мефодию. Ростислав и Святополк обо все этом не могли вообще ничего знать [21], а приписывать инициативу Коцелу, незначительному вассалу франков, вряд ли возможно. Скорее всего она исходила от самого Мефодия, который использовал Коцела (и имена Ростислава и Святополка) для того,
89
чтобы продолжать борьбу с “еретиками", отстаивающими "трехъязычную ересь", хотя бы у Коцела, коль скоро этого не удалось сделать в Моравии. Затем по новой просьбе якобы от Коцела он был рукоположен в архиепископы Паннонии, что формально означало восстановление архиепископства в Сирмии. Невозможно допустить, что с этой просьбой был ознакомлен Ростислав [22], и уж, конечно, на такой значительный церковно-политический шаг не мог решиться Коцел. Он лишь послужил Мефодию как представитель светской власти, чье согласие и инициатива в таких случаях необходимы.
Убедить Адриана II было не слишком трудно, так как именно в конце февраля 870 г. Борис окончательно склонился на сторону Константинополя. Если папа хотел сохранить свои права хотя бы на западную часть Иллирика, то создание Паннонского архиепископства с резиденцией (фиктивной) в занятом болгарами Сирмии представлялось подходящим решением. Так, Мефодий стал архиепископом и папским легатом в княжестве Коцела и фиктивно в Великой Моравии. Однако Паннония Коцела уже давно была областью миссионерской деятельности Зальцбурга, а также существенным источником его доходов. Мефодий использовал новые права и в столице Коцела Блатнограде снова вступил в конфликт с франкским епископатом. Этот конфликт совпал по времени с крупными переменами в Моравии [23].
В 869 г. Людовику Немецкому удалось организовать большой поход, направленный одновременно против сербов, Моравии Ростислава и regnum Святополка, находившегося, возможно, в районе Нитры. Хотя войска Людовика не достигли значительных успехов, чехи заключили с его сыном Карломаном сепаратный мир. Прежде всего так сделал Святополк, якобы “для собственной пользы" [24].
Святополк, племянник Ростислава, еще до 869 г. стал соправителем дяди. В 864 г. Людовик Немецкий потребовал присяги и от "optimates" Ростислава, которые, следовательно, должны были принимать значительное участие в решении государственных дел. Они явно тождественны “князьям" Ростислава, которые, по сообщению “Жития Константина", незадолго до этого решили послать посольство в Византию. “Житие Мефодия” упоминает, кроме Ростислава, также Святополка как того, кто призвал Константина и Мефодия [25]. Автор, писавший при жизни Святополка, не мог этого выдумать [26]. Очевидно, в 862—864 гг. Святополк был лишь одним из князей (оптиматов) Ростислава. Когда в 869 г. Мефодий выпросил у папы буллу Gloria in excelsis Deo, он попросил адресовать ее Ростиславу, Святополку и Коцелу как властителям более или менее самостоятельных земель. Так как Мефодий после своего ухода из Моравии не поддерживал с ее правителями контактов, но знал, что Святополк — самостоятельный правитель, очевидно Святополк к 867 г. стал властителем собственного "королевства".
Структура власти Ростислава, таким образом, представляется как олигархия: он правит как представитель группы князей, которым скорее всего поручено управление отдельными землями. В источниках эти люди обозначены как "его" князья, следовательно,
90
они ни в коем случае не являются представителями старого племенного строя. Эта группа явно возвела Ростислава на трон в 846 г. и скорее всего стояла у колыбели государства при Моймире I. С одной стороны, князья были носителями государственности, а с другой — они ее ослабляли. Поэтому кризис, в котором оказалась Великая Моравия в 870 г., был кризисом такого способа правления.
Сепаратный мир Святополка с Карломаном вызвал споры князя и Ростислава, который был пленен Святополком и выдан Карломану. Преемником Ростислава стал Святополк [27]. Однако перед тем как он смог принять власть, в Моравию вторгся Карломан и занял ее грады. Управление Моравией он поручил графам Вильгельму и Энгельшалку, а Святополка в следующем году заключил в темницу якобы на основе клеветы. Мораване думали, что Святополк погиб, поэтому избрали властителем его родственника Склагамара (Славомира?) и восстали против франкской оккупации. Тогда Карломан обратился к Святополку, поставил его во главе своего войска и послал в Моравию, чтобы держать ее под контролем хотя бы при его помощи. Святополк для видимости согласился, но когда он пришел в "старый город" Ростислава (скорее всего это были Микульчицы) [28], то вступил в союз с мораванами и разбил баварское войско. В последующие два года, вновь действуя совместно с чехами и сербами, он отражал ответные удары франков. Однако он не использовал своей победы для сохранения полной самостоятельности, к чему стремился Ростислав, и в 874 г. предложил Людовику Немецкому мирный договор, в котором обязался сохранять ему верность и платить ежегодную дань. Этот мир, заключенный в том же году в Форххайме, несомненно больше дал Святополку, чем франкской стороне, так как мир ему был нужен для экспансии в соседние славянские земли [29]. Временем между 874 и 880 гг. датируется нападение Святополка на землю вислян в Малой Польше. Там правил какой-то "очень могучий князь", который был в конфликте с мораванами. Святополк напал на него, пленил и заставил креститься в Моравии. Это была не единственная война, которую Святополк вел с язычниками, т.е. со славянами. По сообщению "Жития Мефодия", такие войны были обычными, хотя и нелегкими, так как Святополк часто не мог "ничего поделать" с неприятелем [30]. Одной из самых тяжелых войн была борьба за Верхнее Потисье в 880—882 гг. Святополк и в данном случае использовал христианизацию как политическое средство, он послал туда нитранского епископа Вихинга с миссионерской целью. В боях за Паннонию в 883—884 гг. Святополк располагал столь большим войском, "собранным со всех земель славян", что якобы можно было, стоя на одном месте, с утра до вечера наблюдать за его прохождением [31]. Это должны были быть войска с территорий, подчиненных державе Святополка.
Святополк использовал возникшую вражду с империей для того, чтобы занять и соседнюю Чехию, которую до тех пор он вынужден был не трогать, ибо он не хотел нарушать условия форххаймского мирного договора, по которому Чехия была отнесена к сфере влияния империи. Святополк и здесь использовал крещение как политическое средство:
91
он велел окрестить Борживоя Пржемысловца, которого поставил выше остальных чешских князей как некоего своего представителя. Вместе с Чехией Святополк завладел, повидимому, и Сербией.
Держава Святополка была конгломератом племен, подчиненных государственному ядру, платящих Моравии дань и участвующих в военных походах. Его верховная власть опиралась на князей этих племен, однако при этом внутри племени происходила перегруппировка сил. Святополк стремился укрепить власть того из племенных князей, которого он выбрал и связал с собой личными обязательствами. При этом он использовал крещение подчиненного князя как политическое средство, связывал его с собой "духовным родством", как это практиковалось во Франкской империи со времен Карла Великого [32]. Для проведения такой политики ему было необходимо сотрудничество со своим паннонским архиепископом Мефодием. Но тот, арестованный баварскими епископами в 870 г., находился в заключении где-то в Швабии. В 872 г. на папский престол вступил Иоанн VIII, который вновь обратился к вопросу о претензиях на Иллирик, он стал интересоваться делами паннонского архиепископа Мефодия и настоял на том, чтобы его выпустили и ввели в должность. Поскольку Коцел тем временем уступил давлению франков и отказался поддерживать Мефодия, приютом для него могла стать только Моравия. Когда во время восстания 871 г. оттуда были изгнаны баварские священники, Святополк, как следует из “Жития Мефодия", обратился за указаниями в Рим, очевидно не зная, что Адриан II уже давно назначил архиепископа в его земли [33]. Как бы там ни было Мефодий явно по инициативе папы и с согласия Святополка прибыл в 873 г. в сопровождении папского легата в Моравию. Святополк принял его и "дал ему в управление все храмы и клириков во всех градах” [34].
Несмотря на это, в 873—879 гг. сотрудничество между Святополком и неожиданно прибывшим к нему архиепископом Паннонии, страны, которой Святополк не владел, было корректным. Правда, имели место и трения. Они в основном были вызваны суровостью Мефодия в вопросах церковной дисциплины, преимущественно по отношению к господствующему классу, жившему в открытом или скрытом многоженстве. Собственно это был конфликт между более близкой к жизни, традиционно закрепленной в Моравии практикой франкской церкви и византийской ортодоксией, которая не могла и не хотела приспосабливаться к “варварам" [35]. Споры между славянскими учениками Мефодия и латинскими священниками были быстро перенесены на поле богословия, и Мефодий был обвинен в ереси, поскольку в соответствии с учением восточной церкви (а не Рима) он отвергал франкское дополнение filioque к Credo. Яблоком раздора стала и славянская литургия, которую Мефодий продолжал служить. Святополку трудно было быть третейским судьей в непонятных спорах его священников, поэтому в 879 г. он решил передать рассмотрение этих споров папе.
Святополк хотел не только установить спокойствие в моравской церкви,
92
но и урегулировать отношения своего архиепископа с курией, потому что он стремился к достижению более важной цели — действительной независимости моравской церкви и утверждению равноправного положения Великой Моравии в системе европейских государств. Всего этого он добился в Риме. Булла Иоанна VIII Industriae tuae [36] информирует нас о том, что Святополк отказался от своей зависимости от светских правителей, он стал “духовным сыном” папы и, очевидно, подтвердил это какой-то формальной присягой. Это означало, что Великая Моравия стала равноправным членом европейской семьи народов наряду с Восточно-Франкской империей Людовика Немецкого, державой Альфреда Великого в англосаксонской Англии и испано-астурийской державой на Иберийском полуострове.
Были приняты меры для действительного превращения Моравии в самостоятельную церковную провинцию. Папа назначил священника Вихинга викарием Мефодия с резиденцией в Нитре и приказал, чтобы к нему был послан еще один священник, который мог бы стать епископом, чтобы в дальнейшем Мефодий вместе с ними мог в соответствии с каноническим правом поставлять других иерархов. Епископы в дальнейшем могли избирать архиепископа. Уступкой лично Мефодию было, кажется, вообще впервые сформулированное разрешение на славянскую литургию, однако при этом папа четко указал, чтобы для Святополка и его "судей“ богослужение осуществлялось по латыни. Необходимо было обеспечить будущее архиепископства, быстро назначив второго викария. Мефодий не сделал этого, может быть, из-за непрекращавшегося сопротивления подчиненных ему латинских священников во главе с Вихингом. Решить вопрос о преемнике он был вынужден лишь перед смертью, после того как в 884 г. споры с Вихингом зашли уже настолько далеко, что Мефодий отлучил его от церкви. Чтобы как-то разрешить возникшую ситуацию, он назначил своим преемником мораванина священника Горазда. Это было явным нарушением канонического права; и папа Стефан V, которому Святополк предложил разрешить спор, не мог признать решения Мефодия, тем более что он поддержал Вихинга. Последний обвинил Мефодия и его сторонников в том, что они отстаивают еретическую точку зрения в вопросе о filioque, вводят византийские нормы в практику епитимий и настаивают на славянской литургии.
Мефодий умер 6 апреля 885 г., а Святополк, устав от непрестанных споров между епископами, решил вопрос таким образом, что в соответствии с волей папы изгнал из своей державы всех, кто не отрекся от славянской литургии. Это не означало конца славянской письменности, хотя, конечно, бóльшая часть учеников Мефодия предпочла изгнание отречению от служения мессы на славянском языке. Значительная часть священников, пользовавшаяся славянским письмом, подчинилась и после падения Великой Моравии перешла в Чехию, где славянская письменность (но не литургия) дожила до конца XI в.
С упадком папской власти в 80-х годах IX в. она перестала быть важным политическим партнером для Святополка, и он поспешил возобновить прежние отношения с Империей.
93
После трехлетней войны в Паннонии он в 884 г. принес ленную присягу Карлу III Толстому [37]. С приходом к власти в Восточно-Франкском королевстве сына Карломана Арнульфа были по существу обновлены отношения, сложившиеся после договора в Форххейме. Святополк обязался платить дань [38], согласившись тем самым с верховенством Арнульфа. в обмен на признание своих прав на все контролируемые им земли. В 892—893 гг. Арнульф попытался напасть на Святополка, обратившись за помощью к мадьярам, кочевавшим в Южнорусских степях. Нападение было отбито и до смерти Святополка в 894 г. Великая Моравия оставалась могущественной и фактически самостоятельной державой.
После смерти Святополка начался серьезный внутриполитический кризис. От Великоморавской державы стали отпадать подчиненные земли (так в 895 г. отложилась и подчинилась Арнульфу Чехия), началась борьба за власть между сыновьями умершего монарха Моймиром и Святополком Младшим. К концу 90-х годов Моймиру II удалось сосредоточить в своих руках власть над Моравией, и в 900 г. он даже добился от папы Иоанна IX восстановления моравского архиепископства. Однако около 906 г. Великоморавское государство рухнуло под натиском венгров [39]. Военное поражение моравского войска, по-видимому, привело также к народному восстанию, сопровождающемуся языческой реакцией, как об этом свидетельствуют археологические находки [40].
Жизнь в Моравии продолжалась, может быть, под властью мелких местных князьков [41]. Из всей великоморавской территории мадьяры заняли лишь южную часть Словакии, тем не менее Великая Моравия перестала существовать как государство.
Быстрое падение Моравского государства считалось свидетельством его структурной слабости по сравнению с позднейшим государством Пршемысловцев [42]. Для того чтобы мы с полным основанием могли судить об этом, необходимо проанализировать свидетельства письменных и соответственно археологических источников о моравском обществе и государстве.
О структуре моравского общества письменные источники говорят нам очень мало. Оно было сильно дифференцировано как имущественно, так и юридически. Рядом с бедными там существовали и богатые, хотя мы не знаем, в чем состояло их богатство. В частности, нам ничего не известно о собственности на землю (например, "proprietas" Прибины в Нитре [43] была частным владением князя). “Закон судный людям”, основанный на Эклоге [44], также здесь мало помогает. "Села", о которых там говорится [45], это малые крестьянские поселения, а владеющие ими "господа" — это просто их хозяева. Следовательно, мы ничего не знаем о крупной земельной собственности в Моравии [46].
В юридическом отношении моравское общество делилось лишь на свободных и несвободных, т.е. рабов. В "Законе судном людям" господин означает хозяина раба, а не подданного [47]. Рабы ("отроки"), приобретавшиеся прежде всего как военная добыча, были предметом выгодной торговли и, несомненно, использовались и как рабочая сила. Свободные люди были явно тождественны "мораванам",
94
им принадлежали политические права, главным из которых было право участвовать в народных собраниях [48]. К свободным мораванам относилась и аристократия — "честные мужи", "вельможи" [49].
Такая структура типична для предгосударственного племенного общества, однако она сохраняется и после возникновения государства. Решающим здесь является ответ на вопрос, можно ли считать Великую Моравию государством, и если да, то насколько развитым государством она была? Нет сомнений в том, что она в целом принципиально отличалась от многоплеменных, по франкской терминологии того времени "гентильных", образований. Франкские источники говорят о них как о политически действующих "gentes", во главе них могут стоять один или несколько князей или вообще ни одного. Великую же Моравию представляет перед франками исключительно государь, чьи решения и обязательства (например, заключенные договоры) обязательны для всего "gens” [50]. Кроме государя фигурируют, с одной стороны, князья, "пиматы", "оптиматы”, с другой — "народ", или “мораване”. У племенных "gentes" князья (primates, duces, reguli и т.п.) также существуют, но являются представителями "gens”, тогда как в Великой Моравии они всегда связаны с государством, они “его" князья. Им давались в управление отдельные земли. В булле Industriae tuae Святополк фигурирует вместе со своими "iudices" [51]. Конечно, здесь не имеются в виду судьи, скорее речь идет об обычном эквиваленте греческого "архонт", термине, использовавшемся для обозначения славянского князя [52], или, в соответствии с принятой тогда в Италии нормой [53], о суммарном обозначении чиновников государя.
Интересные сведения о функциях государственного управления в Моравии дает грамота маркграфа Арибо Арнульфу от 891 г. [54] Арибо сообщает Арнульфу о выполнении моравской стороной обязательства выплатить дань. Арибо говорит о ней как о "servitium", вероятно франкском "servitium regis", подобающем ему при поездках по империи. Он сообщает, что мораване, скорее всего на каком-то народном собрании, единодушно согласились выплатить дань и уже собирают соответствующий скот, который охраняется явно в определенных местах. Они так делают якобы добровольно, “без всякого принуждения вождей" (в грамоте, написанной необразованным клириком плохой латынью, сказано; "cum nulli dominationi procerum"). Эти "proceres”, следовательно, были для мораван определенной властью, они организовывали всю сложную операцию по разверстке дани на отдельные поселения, по сбору скота в определенные места и его отправке в империю. Для этого им требовался немалый исполнительный аппарат. Если этих "proceres" мы отождествим с "князьями” или "судьями" Святополка, то это будет лишь верхушка весьма обширного аппарата.
Ценнейшие сведения об управлении державой Святополка содержит так называемая Арабская анонимная реляция — несохранившееся сочинение о народах Восточной Европы, написанное во второй половине IX в. [55] В разделе о славянах там говорится об их короле по имени Svjjt mik, что с незначительной конъектурой дает Svntbik, т.е. Святополк [56]. Речь может идти только о великоморавском Святополке.
95
Предположение, что здесь имеется в виду неизвестный "святой король" (svjat malik) восточных славян, сидящий скорее всего в Киеве, не имеет никаких оснований [57]. Святополк в этом источнике назван "ra’isu r-ru’ásáï”, т.е. "вождь вождей" и одновременно малик — "король". У него есть заместитель (халиф), называемый "субандж", которому повинуются подданные короля. Он живет "посередине славянской земли", тогда как король живет в городе, название которого в тексте указано, но так искажено, что его нельзя понять [58]. В этом городе три дня в месяц проводятся ярмарки. Подданные короля не имеют верховых коней и хорошего оружия, у них есть лишь дротики, щиты и копья, боевой конь есть лишь у короля, и он также имеет "замечательные, крепкие и драгоценные доспехи". Каждый год он объезжает своих подданных (или же "ежегодно собирает с них дань”) [59] и берет с них по праздничному одеянию в соответствии с числом их потомства. Грабителей он приказывает или задушить (повесить) или изгнать "в соседний с самой дальней частью своих земель округ“ [60].
Привлекает внимание характеристика Святополка как “вождя вождей". "Раис” означает суверенного властителя племени, что соответствует славянскому "князь". Следовательно, Святополк — князь князей, он окружен князьями и выступает как бы их главой. Новым является сообщение о его заместителе, титул которого обычно трактуют как “жупан" [61], что, конечно, более приемлемо, чем попытка возвести к тюркскому "sübeh” (sü —войско, beg — вождь), т.е. “воевода" [62]. О жупанах и "Закон судный людям" говорит, как о чиновниках государя [63]. Удивляет, что его положение сравнивается в арабском источнике с положением халифа, а оно было у арабов очень высоким. Это может напомнить диархию степных, главным образом тюркских, народов, у которых за сакрального короля правил его "светский" заместитель [64]. Скорее всего здесь речь идет о славянском институте "воеводы", который в ранних славянских государствах постоянно являлся заместителем правителя [65]. В нашем же случае правитель обладает полнотой исполнительной власти и явно не является сакральным властителем тюркского типа.
Наиболее важны в нашем тексте сведения о вооружении подданных Святополка. Информатор, на которого опирался автор реляции, знал, что они ходят на войну преимущественно пешком, вооруженные лишь щитами, дротиками и копьями (на основе археологических источников мы можем дополнить этот перечень боевыми топорами), т.е. у них нет боевых коней и очень мало коней вьючных. Но все это (кони и дорогое оружие) есть у правителя и у его людей, чьи кони и оружие, однако, остаются собственностью правителя. Речь здесь, несомненно. идет о большой государственной дружине, такой, какую, например, описал Ибрагим ибн Якуб в 965 г. у польского князя Метко I [66]. У князя было 3 тыс. одетых в доспехи воинов, которым он давал одежду, коней и оружие и, кроме того, ежемесячно платил деньги, для чего он собирал дань. Это латники, т.е. конные воины, снабженные той “броней", экспорт которой к славянам франки часто (хотя, и безрезультатно) запрещали и которая, добавим, производилась также в Поганско и Микульчицах [67].
96
Святополк, так же как и Мешко, предоставлял своим воинам не только оружие и доспехи, но и одежду, причем "праздничную", лучшую одежду для дружины он брал в форме дани. Он также давал им коней, следовательно, он должен был держать табуны на своих пастбищах.
В центральноевропейских государствах X—XII вв. обеспечение и обслуживание такой дружины были гарантированы системой так называемых служебных поселений [68]. Государь определял "навеки" отдельным подданным и зачастую целым деревням или служебную повинность, или оброк в изделиях, служащих обеспечению и обслуживанию дружины, размещенной по крепостям. Первые следы такой организации можно найти в Баварии Агилульфингов в VIII в. [69] Она явно существовала и в IX в. на славянской территории в бывшем Ругиланде (хотя и находившемся в рамках империи, однако подчинявшемся местным славянским князьям [70]), поэтому легко предположить, что так было и в Моравии. Но если в Словакии топонимы, образованные от названий специальностей, сосредоточены около великоморавских городищ, впоследствии занятых мадьярами [71], то в собственно Моравии они концентрируются вокруг позднейших городищ Пржемысловцев и полностью отсутствуют в "ядре" Великой Моравии, в долине Моравы и нижнего течения Дыи [72]. Это может иметь различные объяснения, в то же время неопровержимых доказательств существования в Великой Моравии служебной организации у нас нет. Также нельзя с уверенностью утверждать, что уже существовала крепкая градская организация. Когда Святополк в 873 г. принял Мефодия, он передал ему в управление все храмы и священников во всех городах [73]. Следовательно, церковная организация определенно опиралась на грады. Следует, правда, учитывать, что не во всех градах пока найдены храмы, известны также и храмы (например, в Модре и Садах), находившиеся за пределами градов. Как было организовано управление страной, мы точно не знаем.
Анонимная реляция, утверждающая, что "жупан" Святополка живет посередине страны славян, а сам Святополк живет также в каком-то центре страны, явно искажает реалии. Возможно, имелось в виду, что жупаны жили в центрах округов, вверенных им в управление [74]. Размещение великоморавских градов косвенно говорит о их значительной административной роли. Они были расположены в центре густо населенного ареала на важных путях сообщения, имели мощные укрепления.
"Анонимная реляция" содержит единственное сообщение о сборе дани правителем. То, что она описывает, это очень архаичная система сбора дани, независимо от того, примем ли мы интерпретацию, что она взималась при ежегодном объезде государем подвластной территории, подобно русскому полюдью или норвежской вейцле, или же предпочтем другую интерпретацию, согласно которой речь шла о регулярной дани. Архаичным был прежде всего принцип разверстки. Дань собиралась на основе того, кто сколько имел детей, бездетные платили по количеству рабынь, т.е. потенциальных рожениц; характерно, что рабы-мужчины не учитывались. Это была типично архаическая "дань с плодородия", известная на Руси [75] и в Ирландии [76].
97
Ее обосновывали тем, что правитель обеспечивает каким-то способом плодородие женщин [77]. В одном из текстов реляции сказано, что подданные Святополка "считают своей религиозной обязанностью служить королю" [78]. Однако эта религия — не христианство, и дань, собиравшаяся Святополком, возникла в дохристианские и догосударственные времена. Арабский источник упомянул о ней, вероятно, потому, что она была курьезом и не могла быть единственной данью, существовавшей в Моравии.
Эти немногие сведения о великоморавском обществе, почерпнутые из письменных источников, могут быть пополнены данными археологии, которые, правда, могут быть по-разному истолкованы. При попытках социальной интерпретации археологических источников следует учитывать разницу в уровнях развития отдельных областей Великой Моравии. Наиболее высоким этот уровень был в плодородных низинных районах с ведущей ролью земледельческого производства, в контактной зоне с землями античной традиции. Менее развитыми были северные территории с преобладанием пастушеско-охотничьего хозяйства, хотя и здесь могли быть анклавы с высоким экономическим уровнем (например, в местах добычи руд). В южных областях с крупными градами, памятниками архитектуры, богатым инвентарем, вероятно, процесс феодализации шел быстрее, а в северных — сохранялись общинные формы организации жизни. И те. и другие подчинялись власти моравского правителя и его аппарата, но на юге общественные отношения были ближе к частнособственническим, характерным для ранних форм западного феодализма, на севере — к эксплуатации общин по восточному образцу [79].
Эти различия в настоящее время можно прослеживать лишь по инвентарю погребений. Инвентарь погребений у центральных поселений [80], а именно: на церковных кладбищах и на некрополях поселений близ крупных городов (при всей проблематичности однозначного толкования) [81], оказывается сильно дифференцированным, а на деревенских кладбищах он более однороден [82]. Это естественно объяснять более высокой социальной дифференциацией в великоморавских городских центрах [83]. Такой критерий различия между погребением свободного и несвободного, как находка в гробу ножа [84], оказался неубедительным [85], хотя недавно опять выдвинута точка зрения, что в раннюю великоморавскую эпоху нож был атрибутом свободного [86]. Нельзя также однозначно утверждать, что погребения с оружием (мечами, топорами, копьями и луками) и шпорами — это только погребения вельмож и дружинников. Разумеется, подобные предметы были атрибутом людей из высших общественных слоев [87], однако, судя по письменным источникам IX и последующих веков из соседних стран, иногда и несвободные могли носить оружие [88]. Следует учитывать, что с оружием могли хоронить и простых свободных людей. Поэтому правильнее было бы рассматривать как погребения дружинников лишь те их них, которые находятся на церковном кладбище внутри вельможской усадьбы или града [89].
Представляет интерес размещение погребений такого типа в главных центрах Великой Моравии.
98
В Микульчицах погребения конных и пеших воинов и женщин с украшениями находятся как в акрополе, так и на подградьях, в том числе и вне церковного кладбища [90]. На подградье Старого Места, как показывают последние находки [91], много богатых погребений дружинников, в частности, в могильнике "На валах” и "На Шпиталках" [92]. Таким образом, представители господствующего класса раннефеодального общества жили не только на акрополях градов.
Иначе рисуется ситуация на городище Поганско у Брецлава. Здесь погребения воинов и богатые погребения женщин встречаются лишь на церковном кладбище в ареале усадьбы, в то время как другие — на поселении или на северо-восточном подградье. Они рассеяны малыми группами, почти без инвентаря, без оружия и конного снаряжения, что отличает их от ряда погребений южного подградья [93]. Хорошая изученность объекта в целом позволяет определить церковное кладбище, как некрополь привилегированных христианизированных слоев, разбросанные бедные погребения, как погребения рабов и несвободных слуг, а погребения воинов южного предградья, как могилы дружинников правителя или свободных воинов из земского ополчения [94].
Как свидетельство существования крупной земельной собственности археологи рассматривают усадьбы вельмож [95], огороженные поселения с храмом, жильем господина (здание с керамическими полами), хозяйственными постройками и помещениями для ремесленников. Такие объекты хорошо изучены в Брецлаве-Поганске, Дуцовом и отчасти в Садах. К сожалению, мы не знаем, кому конкретно принадлежали эти усадьбы. Разделение заселенной площади на городище Поганско на отдельные участки с несколькими постройками, образующие как бы "дворы", но не земледельческого, а скорее "ремесленного" типа, известно в раннегорских поселениях на Руси [96] и в обществе эпохи викингов [97]. Их можно рассматривать как свидетельство существования помещения для дворовых слуг, зависимых ремесленников либо почему-либо обособленных мастерских, входящих в состав княжеского хозяйства.
Таким образом, археологические источники, хотя их истолкование не всегда может быть однозначно, дают ряд важных данных для более глубокого изучения социальной структуры великоморавского общества.
Представления об обществе и государстве Великой Моравии, которые мы получили, можно изобразить следующей диаграммой (рис. 2).
Наследником Великой Моравии стало Чешское государство. Племя чехов (о нем мы говорили в гл. 5) в 40-х годах IX в. стало объектом экспансии Восточно-Франкской империи. В 845 г. чешские князья решили вместе сопротивляться грозящей экспансии Людовика Немецкого. Для этого они по примеру Великой Моравии решили принять крещение. В январе 845 г. к Людовику Немецкому в Регенсбург прибыли 14 чешских князей, которые по его приказу были крещены [98]. На следующий год Людовик Немецкий напал на христианскую Моравию, и чехи, видя, что крещение их не спасет, напали на его войско, возвращавшееся из Моравии.
99
Рис. 2. Общественная пирамида Великой Моравии
Этим окончился эпизод с чешским христианством. Война с империей продолжалась. С 855 г. чешские князья стали опираться на поддержку Ростислава Моравского.
В этот период, как нам представляется, укрепилось положение князей. Град, в котором наследственно правила княжеская семья, стал центром территории, жители которой признавали ведущее положение князя, давали ему добровольно, по установленному обычаю, дары и несли службу. Князь был также командующим войском своего княжества, так что все чешское войско состояло из отрядов отдельных княжеств. Такое впечатление оставляет, например, войско, воевавшее в 872 г. против франков где-то в Пражской котловине [99]. У князя было и свое собственное войско — маленькая, но преданная и дисциплинированная дружина [100], на которую прежде всего опиралась его власть. Но сама по себе она не была достаточно сильной для того, чтобы радикально изменить общественные отношения; князья по-прежнему зависели от народа в решении важных вопросов, касавшихся всего княжества.
Народным органом был сейм, собиравшийся и открывавшийся князем в соответствии с ритуалом, очень похожим на тот, который существовал в Карантании [101]. Мы не знаем, существовал ли общий сейм для всей Чехии, но по отношению к загранице чехи постоянно выступали совместно. Они сразу же поддержали Святополка при его вступлении на трон в 871 г. и одновременно с ним заключили в 874 г. мир в Форххайме. Однако сотрудничество с державой Святополка со временем превратилось в зависимость [102]. Своим ставленником в Чехии он избрал среднечешского князя Борживоя и приказал около 883 г. своему архиепископу Мефодию окрестить его [103]. Борживой крестился без согласия сейма своего княжества, поэтому он был свергнут,
100
а сейм выбрал другого князя, якобы по имени Строимир. Борживой убежал к Святополку, который около 884 г. вновь посадил на трон своего ставленника. Борживой использовал ситуацию для того, чтобы избавиться от зависимости от сейма и символически подтвердил это тем, что примерно в 884—885 гг. построил на старом сеймовом поле, где происходила интронизация князя, собственную крепость, нынешний Пражский Град [104].
Верховенство, которым по воле Святополка Борживой обладал над остальными чешскими князьями, существенно помогало укреплению власти пражских Пржемысловцев во всей Чехии. Когда примерно в 889 г. Борживой умер, Святополк скорее всего сам сел на престол в Праге [105]. После его смерти в 894 г. чешские князья сразу же отложились от Великой Моравии. Во главе князей, которые в 895 г. поехали в Регенсбург принести вассальную присягу восточнофранкскому королю Арнульфу, кроме какого-то Витислава стоял и сын Борживоя, верного слуги Святополка, Спитигнев (894— 915 гг.) [106]. Пржемысловцы, следовательно, были настолько сильны, что их не могло скомпрометировать даже сотрудничество с чужой властью.
Чехи воевали с Великой Моравией вплоть до ее падения в 906 г. Однако великоморавское наследие продолжало жить именно в Чехии. Это не была славянская литургия Мефодия, ведь в 886 г. Святополк изгнал сторонников этой литургии из всей своей державы, т.е. и из Чехии. Этим наследием было государство как идея и конкретный образец. Может быть Борживой, но скорее всего Спитигнев создал в своем среднечешском княжестве территориальную организацию, опиравшуюся на грады как центры взимания дани и поборов и одновременно как центры новой религии. В градах были построены храмы [107]. Священников для них Спитигнев нашел в разоренной Моравии, так что, хотя в Праге находился архипресвитер регенсбургского епископа [108], к диоцезу которого Чехия была отнесена в 895 г., общий характер чешского христианства был скорее великоморавским. Несмотря на то что моравские священники придерживались западного, латинского ритуала, частично они использовали славянскую письменность Константина—Кирилла, поэтому, в Чехии она продолжала существовать [109].
На рубеже IX—X вв. в Центральной Европе распалась традиционная система государств. Великоморавская держава перестала существовать, разваливалась и Восточно-Франкская империя. На ее обломках возникла, главным образом благодаря саксонскому герцогу Генриху I (918—936 гг.), Германская империя. Однако к этому времени, при Спитигневе I и Братиславе I (915—921 гг.), сыновьях Борживоя, маленькое среднечешское государство Пржемысловцев постепенно подчинило своей власти всех чешских князей.
Вратислав I умер 13 февраля 921 г., оставив двух малолетних сыновей — Вацлава и Болеслава. Сейм княжества поручил регентство до совершеннолетия Вацлава его матери Драгомире, происходившей из династии князей полабских гаволан, а воспитание обоих мальчиков — их бабушке Людмиле.
101
Это привело к конфликту между обеими честолюбивыми женщинами, который закончился 15 сентября 921 г. убийством Людмилы. В междоусобия, вызванные этим убийством, вмешался в 922 г. баварский герцог Арнульф для того, чтобы напомнить о суверенитете Баварии над Чехией. Однако на трон сел Вацлав, он изгнал мать и самостоятельно правил как своим собственным “владеньицем", так и землями всех чешских князей. Слабость такого положения проявилась вскоре после того, как в 929 г. Генрих в союзе с Арнульфом напал на Чехию. Вацлав был вынужден признать его сюзеренитет.
Единственной реальной возможностью обеспечить будущность Чехии была ликвидация всех чешских княжеств и их консолидация в единое государство. Эту концепцию осуществил после убийства брата в Старой Болеславе 28 сентября 935 г. Болеслав I (935—972 гг ). Он сразу же отказался платить дань империи и начал длительные войны с Оттоном I (936—973 гг.), продолжавшиеся до 950 г. Одновременно то насилием, то мирным путем он ликвидировал все княжества и по всей стране построил новые грады — центры единого государственного управления [110]. Всех свободных Болеслав обложил "данью за мир" ("tributum pacis“) [111], выплачивавшейся в деньгах, которые он начал чеканить в 60-е годы [112], и организовал по всей стране сбор налогов и выполнение служб всем населением. Это позволило ему содержать большую дружину, с помощью которой он сразу же начал проводить экспансионистскую политику. Уже в 936—950 гг. чешский князь завоевал Силезию и Краковскую землю до границ с Киевской Русью, присоединил к своему государству Моравию (вероятно, Северную) со словацким Поважьем [113]. Свою деятельность по строительству государства он завершил незадолго до своей смерти учреждением самостоятельного епископства в Праге.
1. Novotný V. České déjiny. Pr., 1913. T. I/l; Dekan J. Záciatky slovanských dějin a Ríša Velkomoravská. Br., 1951; Havlík L.E. Velká Morava a středoevropští Slované. Pr., 1964; Chropovský B. Slovensko na ûsvite dějin. Br., 1970; Poulík J. Staří Moravané budují svůj stát. Gottwaldow. 1960; Łowmiański H. Początki Polski. W-wa, 1970. T. 4. S. 299—394; Dekan J. Vel’ka Morava: Doba a umenie. Br., 1976; Havlík L.E. Morava v 9. a 10. století. Pr., 1978; Ratroš P. Slovensko v dobe vel’komoravskej. Košice, 1988; Velká Morava a požitky československé státnosti. Pr., Br., 1985; Великая Моравия, ее историческое и культурное значение. М., 1985. Источники почти полностью изданы в кн.: MMFH. T. I— V. Грамоты изданы в кн.: Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. Br., 1971. T. 1.
2. Annales Fuldenses. A. 846 // MMFH. T. I. P. 90.
3. Ростислав перешел тогда Дунай и напал на земли, подвластные франкам (Annales Fuldenses. А. 855 // MMFH. T. I. P. 94).
4. Annales Fuldenses. A. 855 // MMFH. T. I. P. 93—94.
5. MMFH. T. IV. P. 34.
6. См. жалобу баварских епископов 900 г. (MMFH. Т. III. P. 235); ЖК. Гл. 15 // MMFH. Т. П. P. 102—103; Ср.: Vavřínek V. Die Christianisation und Kirchenorganisation Grossmährens // Historica. 1963. 7. S. 25—26.
7. ЖМ. гл. 5 // MMFH. T. П. P. 144.
8. Responsa Nicolai I. papae ad consulta Bulgarorum. 72, 73 // MMFH. T. IV. P. 91—92.
9. ЖМ. Гл. 8 // MMFH. T. П. P. 148.
10. О миссии Кирилла и Мефодия, явившейся результатом этого обращения, см. новейший обзор: Vavřínek V. Historický význam byzantské misie na Velké Moravě // Velká Morava... S. 215—243.
102
11. Обзор существующих точек зрения Б.Н. Флоря дает в публикации: Сказания о начале славянской письменности. М., 1981. С. 190—191.
12. Главные из них — записи в Фульдских анналах под 862 и 864 гг. и Бертинских анналах под 862 и 864 гг. (MMFH. T. I. Р. 74, 98).
13. Wasilewski T. Bizancjum i Slowianie w IX wieku. W-wa. 1972. S. 122—131.
14. Выражение "hostiliter" в Бертинских анналах означает не "враждебный“, как обычно переводят, а “с войском”, ведь Людовик Немецкий явился на встречу с воинами, намереваясь идти оттуда в поход на Моравию.
15. ЖК. Гл. 14 // MMFH. Т. П. Р. 99.
16. Итальянская легенда. Гл. 7 // Ibid. Р. 128.
17. ЖМ. Гл. 3 // Ibid. Р. 144.
18. В византийских источниках, в том числе в обширной переписке Фотия, миссия вообще не упоминается.
19. С некоторыми оговорками (там, где речь идет о житиях) я придерживаюсь реконструкции событий, которую дал Р. Марсина (Marsina R. Metod a Vel’ká Morava // Slovenski archivistika. 1985. 20, N 2. S. 11—32.
20. ЖК. Гл. 17 // MMFH. T, П. P. 110. Здесь сказано об освящении книг папой; ЖМ. Гл. 6 // Ibid. Р. 146; В этой главе говорится об освящении учения помещением славянского Евангелия на алтарь св. Петра; булла Gloria in excelsis Deo (ЖМ. Гл. 8) сообщает об “изложении книг на славянском языке”. “Книги”, по крайней мере в последнем случае, означают письмо (см. Сказания... С. 152). О письме, скорее всего, шла речь и в рассказе об “освящении книг” в Риме.
21. Marsina R. Metod... S. 17.
22. Ibid. S. 17.
23. Ibid. S. 19.
24. Annales Fuldenses. A. 870 // MMFH. T. I. P. 102.
25. ЖМ. Гл. 5 // Ibid. T. П. P. 143.
26. Vavřínek V. Staroslovanské životy Konstantina a Metoděje // Rozpravy Československé akademie véd. 1963. 73, N 7. S. 95.
27. Novotný V. Op. cit. S. 348; Łowmiański H. Op. cit. S. 347.
28. "In illam ineffabilem Rastizi munitionem et omnibus antiguissimis dissimilem venisset" (Annales Fuldenses. A. 869 // MMFH. T. I. P. 101.
29. О размерах державы Святополка см.: Havlík L.E. Uzemní rozsah Velkomoravské říše v dobé posledních let vlády krále Svatopluka // Slovanské stúdie. 1960. 3. S. 9—77; Łowmiański H. Op. cit. S. 325.
30. ЖМ. Гл. 11. // MMFH. T. II. P. 156.
31. Annales Fuldenses. A. 884 // Ibid. T. I. P. 114.
32. Angenendt A. Kaiserherrschaft und Königstaufe: Der imperiale Taufpatronat in der abendländischen Missionsgeschichte. B.; N.Y., 1984.
33. Marsina R. Metod... S. 21.
34. ЖМ. Гл. 10 // MMFH. T. II. P. 154.
35. Sullivan R.E. Early medieval missionary activity: A comparative study of eastern and western methods // Church History. 23. P. 17—35; Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 122 и след.
36. MMFH. Т. III. Р. 197—208. Ср.: Havlík L.E. The Roman privilege "Industriae tuae" for Moravia // Cyrillimethodianum. 1983. 7. P. 23—37.
37. Annales Fuldenses. A. 884 // MMFH. T. I. P. 116. В. Новотный (Novothý V. Op. cit., S. 390) полагал, что присяга касалась только Паннонии, переданной Святополку в держание, но нам это кажется неправдоподобным.
38. Это следует из письма маркграфа Арнбо королю Арнульфу (891 г.). См.: Schwarzmaier Н. Ein Brief des Markgrafen Aribo an König Arnulf über die Verhältnisse in Mähren // Frühmittelalterliche Studien. 1972. 6. S. 55—66.
39. О падении Великой Моравии см. подробнее в следующей главе. Нашу точку зрения см.: Třeštík D. Pad Velké Moravy // Typologie raně feudalních slovanských států. Pr., 1987. S. 27—76.
40. Ibid. S. 41.
41. Měřínský Z. Morava v 10. století ve světle archeologických nákezů // PA. 1986. 77. S. 18-80.
42. Graus F. L’empire de Grande-Moravie, sa situation dans l’époque et sa structure intérieure // Das Grossmährische Reich. Pr., 1966. S. 205—219;
103
Bulin H. Aux origines des formations étatiques des Slaves du moyen Danube au IXe siècle // L’Europe aux IXe—XIe siècles. Varsovie, 1968. P. 197—204; Kučera M. Problémy vzniku a vývoje feudalizmu na Slovensku // НС. 1974. 22. S. 541—564; Łowmiański Н. Op. cit., S. 376.
43. Conversio Bagoarionim et Carantanorum. II // MMFH. T. III. P. 312.
44. Закон судный людям // Ibid. T. IV. P. 147—198. Об этом памятнике см.: Zástěrová В. Über zwei grossmährische Rechtsdenkmäler byzantinischen Ursprungs // Beiträge zur byzantinischen Geschichte im 9.—11. Jahrhundert. Pr., 1978. S. 361—385.
45. Закон судный людем. Гл. 1 // MMFH. T. TV. P. 178.
46. Charvát P. K otázce soukromého vlastnictví půdy na Velké Moravě // AR. 1987. 39. S. 672—679.
47. Закон судный людем. Гл. 5, 18, 25, 30 // MMFH. T. IV. P. 182, 190, 192, 194. В гл. 1 "господ" означает "хозяин".
48. ЖК Гл. 14 // Ibid. T. II. P. 98: "Ростистлавъ бо, моравьский князь, съветъ сьтвори съ князи своими и съ моравляны".
49. Havlík L.E. Morava... S. 66.
50. Łowmiański H. Op. cit. S. 378.
51. MMFH. T. III. P. 206.
52. Chrysos E. Der Kaiser und die Könige // Die Völker an der mittleren und unteren Donau im 5. und 6. Jahrhundert. Wien, 1980. S. 146.
53. Ficker R. Forschungen zur Reichs- und Rechtsgeschichte Italiens. Innsbruck, 1872. Bd. III, S. 6.
54. См. примеч. 38.
55. О нем см . Třeštik D. Trh Moravanů — ústřední trh staté Moravy // CSCII. 1973. 21. S. 876. Главный из сохранившихся источников — извлечения из Ибн Русты (MMFH. T. III. Р. 343—348); к нему восходят цитаты в текстах Худуд-ал-Алама (Ibid. Р. 421—423), Гардизи (Ibid. Р. 425—429) и Ал-Марвази (Ibid. Р. 432—433).
56. Lewicki T. S.W.N.T.-BLK arabskiej "Relacji anonimowej" z połowy IX wieku i jego zastepca // Liber Iosepho Kostrzewski octogenario... ditatus. Wracław etc., 1968. S. 363—376.
57. Kmietowicz F. Die Titel der Slawenherrscher in der sog., "Anonymen Mitteilung", einer orientalischen Quelle (Ende des 9. Jahrhunderts) // Folia Orientalia. 1978. 19. S. 13—34. Его главный довод состоит в том, что Моравию в IX в. арабские купцы не посещали и что поэтому она не могла быть известна арабам, но в действительности она лежала на пути арабско-еврейских раданитов (см.: Třeštik D. Trh Moravanů... S. 888) "Свят малик” не мог находиться в Киеве, ибо там жили русы, которых "Анонимная реляция” отличает от славян.
58. Třeštik D. Trh Moravanů... S. 877; Kmietowicz F. Op. cit. S. 25.
59. Cp : Kmietowicz F. Op. cit. S. 26.
60. Ср.: Ibid. S. 26.
61. T. Левицкий (Łewicki T. Op. cit. S. 373) читает županič, что могло бы быть предположительно реконструируемой производной формой от слова "župan".
62. Kmietowicz F. Op. cit. S. 30.
63. Закон судный людем. Гл. 3, 20 // MMFH. T. IV. P. 180, 191.
64. Lewicki T. Op. cit. s. 372; Kmietowicz F. Op. cit. S. 31.
65. Gieysztor A Urząd wojewodziński we wczesnycn państwach słowiańskich // Archeologia Polski. 1971. 16. S. 317—325.
66. MMFH. T. III. P. 415.
67. Достал Б. Вельможеские усадьбы в структуре великоморавского государства // Typologie... S. 124.
68. Krzemieńska В., Třeštik D. Hospodářské základy rane středověkého státu ve střední Evropé (Cechy, Polsko, Uhry v 10. a 11. století) // Hospodářské dějiny. Pr., 1978. 1. S. 149—225.
69. Bosl K. Pfalzen, Klöster und Forste in Bayern: Zur Organisation von Herzogs- und Königsgut . Bayern // Verhandlungen des Historischen Vereins für Oberpfalz und Regensburg. 1966. .. S. 43—62.
70. HavIik L. E. Morava... S. 58; Justová J. Etnické procesy v dolnorakouském Podunaji v ranén středověku: Autoref. kand. dis. Pr., 1982. S. 16.
71. Krajčovič R. Z historickej typológie služobnických názvov v Podunajsku // O počiatkoch slovenských dějin. Br., 1965. S. 205—252.
72. Krzemieńska B., Třeštik D. Přemyslovská hradište a služebná organizace přemyslovského státu // AR. 1965. 17. S. 639.
104
73. ЖМ. Гл. 10 // MMFH. Т. II. Р. 154.
74. Havlik L.E. Morava... S. 68.
75. Татищев В.Н. История Российская. М.: Л., 1963 T. 2. С. 46: Татищев сообщает, что княгиня Ольга установила якобы дань — по одному черному меху от каждого жениха.
76. В Ирландии каждая невеста на свадьбе подносила королю перстень, называвшийся “перстень невесты“ См. Joyce D.W. A social history of ancient Ireland. L., 1907. Vol. 2. P. 7.
77. Třeštik D. Miř a dobry rok: Česká státni ideologie mezi krestanstvím a pohanstvím // FHB. 1988. T. 12. S. 30 passim.
78. См. сочинение Худуд-ал-Алам (MMFH. T. III. P. 422).
79. Havlik L.E. Morava... S. 105—106; Idem. Kronika o Velké Moravě. Brno, 1987. S. 262.
80. Hrubý V. Staté Místo, velkomoravské pohřebiště Na valách. Pr., 1955. S. 318—319. Автор различает 5 категорий погребений по характеру инвентаря.
81. Dostál В. Slovanská pohřebiště ze střední doby hradištní na Moravě. Pr., 1966. S. 94—96.
82. Měřinský Z. Velkomoravské kostrové pohřebišti ve Velkých Bilovecich // Studie Archeologického ústavu. Brno; Pr., 1985. T. 12. S. 74.
83. Graus F. O poměr mezi archeologii a historii // AR. 1957. 9. S. 538, 545.
84. Borkovský J. Železné nože ve slovanských hrobech // Slavia Antiqua. 1954—1956. 5. S. 359—366; Idem. К výkladu nožů na slovanských pohřebištích // AR. 1957. 9. S. 553— 560; Hrubý V. Op. cit., S. 319, 326.
85. Poulik J. К otázce počátků feudalismu na Moravě // PA. 1961. 52/2. S. 499—500; Dostál B. Slovanská pohřebišti... S. 95; Ruttkay A. Problematika vypovedacej schopnosti nálezov včasnostredovekých zbrani // Základné metodologické problémy a marxistické kategórie v archeologii. Nitra, 1978. S. 271.
86. Bialeková D. Slovanské pohrebisko v Závade // SIA. 1982. 30/1. S. 146—148.
87. Poulik J. К otázce... S. 500; Ruttkay A. Waffen und Reilerausrüstung des 9. bis zur ersten Hälfte des 14. Jhdts in der Slowakei // SIA. 1975. 23/1. S. 122.
88. Graus F. O poměr... S. 540—541; Stěpánek M. Opevněná sídliště 8.—12. století ve střední Evrope. Pr., 1965. S. 26—28; Ruttkay A. Problematika... S. 272—275.
89. Poulík J. Mikulčice, sidlo a pevnost knížat velkomoravských. Pr., 1975. S. 53—71, 76—87, 92—94, 101—103, 110, 114—315, 120—321; Klanica Z. Mikuliíce-Klášteřisko // PA. 1985. 76/2. S. 489—534.
90. Dostál B. Slovanská pohřebiště... S. 96.
91. Poulik J. Svědectví výzkumů a pramenů archeologických o Velké Moravě // Velká Morava... S. 16; Idem. К otázce vzniku předvelkomoravských hradišt // SIA. 1988. 36/1. S. 197—198.
92. Hrubý V. Op. cit.; Poulik J. Nález kostela z doby řiše velkonoravské v trati Spitálky ve Starém Městě // PA. 1955. 46. S. 307—351.
93. Dostál В. Drobná pohřebiště a rozptýlené hroby z Břeclavi-Pohanska // Sborník praci filisofické fakulty Brněnské univerzity. 1982. E 27. S. 135—201, Tab. 27—36.
94. Vignatiová J. К sociální charakteristice jižniho predhradi Pohanska // Ibid. 1985. E 30. S. 105—112.
95. Hrubý V. Velkomoravská mésta a velmožské dvorce // Referáty Liblice. Brno, 1961. S. 96— 108; Poulik J. Dvě velkomoravské rotundy v Mikulčicich. Pr., 1963. S. 113—126; Dostál B. Břeclav-Pohansko IV. Velkomoravský velmožský dvorec. Bmo, 1975; Havlík L.E. Morava... S. 44.
96. Куза А.В. Древнерусские города // Древняя Русь: Город, замок, село. М., 1985. С. 51—66.
97. Arbman N. Vikingové. Pr., 1969. S. 18.
98. Annales Fuldenses. A. 845 // MMFH. T. I. P. 89.
99. Annales Fuldenses. A. 872 // Ibid. P. 106—107; Ср.: Třeštik D. Počátky Přemyslovcu. Pr., 1981. S. 73 passim.
100. О дружинах см.: Vaňeček V. Prvních tisíc let.. Pr., 1949. S. 92—113.
101. Merhautová A., Třeštik D. Ideové proudy v českem umění 12. stoleti. Pr., 1985. S. 12 passim.
102. Třeštik D. Počátky... S. 79 passim.
103. Třeštik D. Bořivoj a Svatopluk: Vznik českého státu a Velká Morava // Velká Morava... S. 273—301; Idem. Bořivojův křest v historiografii // FHB. 1986. T. 10. S. 41—57.
104. Třeštik D. Vznik Prahy a českého státu // FHB. 1983. T. 5. S. 7—37.
105. Třeštik D. Počátky... S. 87.
106. Annales Fuldenses. A. 895 // MMFH. T. I. P. 121.
105
107. Sláma J. Přínos archeologie к poznání počátků přemyslovského státu // Sborník Národního muzea v Praze. R. A. Historie. Pr., 1983. 37, N 2/3. S. 159—169.
108. Třeštik D. Počátky... S. 34, 46.
109. Merhautová A., Třeštik D. Románské umění v Cechách a na Moravě. Pr., 1983. S. 30 passim.
110. Sláma J. К počátkům hrascké organizace v Cechách // Typologie... S. 175—190.
111. Krzemieńska B., Třeštik D. Hospodářské základy... S. 173, 218.
112. Katz V. O chronologii denárů Boleslava I. a Boleslava II. Pr., 1935.
113. Michna P.J. K. utvářeni raně středověké Moravy // ČSČH. 1982. 30. S. 716—744.