В. Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев в современной историографии
11. Проблема этногенеза в современной румынской этнографии (О древних источниках румынской народной культуры)
Э. А. Рикман
Изучение этногенеза румын ставит перед исследователями задачи, трудно поддающиеся решению, в чем сказывается в первую очередь состояние письменных источников, приуроченных к Карпато-Дунайским землям, касающихся предков румын. В этих источниках волохи — предки румын отчетливо выступают лишь с XII в. Изучение археологических памятников VI—XI вв. еще не дало удовлетворительного ответа на вопросы происхождения румын. Сомнительно мнение, что археологические данные свидетельствуют о сложении в VI—X столетиях румынской народности [1].
Упомянутые трудности вызывают необходимость использовать для решения проблем этногенеза весь доступный круг источников и методических приемов, в частности, тех, которыми располагает этнография.
В предлагаемой статье по данной проблеме анализируется румынская этнографическая литература, вышедшая в течение последних десяти лет (1964—1973 гг.), в особенности статьи основного журнала румынских этнографов [2], отражающие изученность проблемы на «переднем крае науки».
Методические основы изучения этногенеза в румынской этнографии. Румынские этнографы считают одной из своих задач изучение истории румын в связи преимущественно с археологией.
Г. Г. Шталь и И. Донат в статье «Этнография и история» коснулись ряда научных и методологических задач, которые этнографы ставят перед собой, исследуя происхождение румын. Одним из основных методов этнографии в этой области признается «ретроспекция», именуемая «социальной археологией». «Исследование настоящего может быть часто полезно для реконструкции прошлого», — замечают авторы статьи. Г. Г. Шталь и И. И. Донат считают принципиально необходимым, изучая прошлое, опираться на этнографические данные: «...реконструкция прошлого, которая не может быть связана с современной ситуацией, именно поэтому представляется ошибочной».
В число основных проблем этнографии Г. Г. Шталь и И. Донат включают: исследование древнего процесса опускания населения с гор на равнину; определение зон, которые в период великого переселения народов
1. Nestor I. Les donnèes arheologiques et le probléme de la formation du peuple roumain. — «Revue roumaine d’histoire», 1964, t. III, N 3, p. 419.
2. Revista de etnografie şi folclor (далее — REF).
232
были заняты иммигрантами, «не столь подвижными, как о них думали»; изучение «одной из основных проблем румынской истории» — культурно-этнографического ареала оседлого населения дунайской долины в отличие от культурно-этнографического ареала населения Карпат; исследование географической среды, в которой преимущественно сохранился местный элемент на территории к северу от Дуная в течение тысячелетий после того, как римляне оставили Дакию (271 г. н. э.) по приказу императора Аврелиана; исследование по языковым данным влияния на предков румын тюркских народов и анализ тюркской и славянской (X—XIII вв.) топонимики на территории между Карпатами и Дунаем, в частности для выделения зон последующих полевых этнографических изысканий [3].
Из предшествующего изложения видно, что румынские этнографы придают важное значение проблемам заселения своей страны в древности, роли в этом процессе оседлого и кочевого, земледельческого и скотоводческого населения. Румынские этнографы считают необходимым изучать географическую и этническую среду, в которой происходило формирование румын и их традиционной культуры. Последняя понимается как единая, формирующаяся на территории Румынии в течение ряда столетий, причем единство преодолевает региональные отличия, влияния других народов [4]. Это единство прослеживается в народных архитектуре (П. Петреску), мебели (П. Петреску и Р. Майер), ткачестве (М. Фокша), вышивке (Н. Дунэре), скульптуре (Н. А. Миропеску) [5].
Румынские этнографы считают принципиально возможным по явлениям материальной (ткачество, костюм и т. д.) и духовной культуры изучать этногенез и этническую историю. Например, костюм, являясь «историческим документом, отражает всю историю формирования древнего народа» [6].
При решении вопросов этногенеза и этнической истории, как увидим ниже, основным методическим приемом, используемым румынскими этнографами, является сравнение явлений современной традиционной и древней культур. При этом румынские этнографы исходят из той методической предпосылки, что решение вопросов этнической истории и этногенеза не может быть отделено от изучения истории материальной культуры и идеологии на протяжении тысячелетий.
Такой же методический подход к изучению происхождения современных этнографических явлений проявился еще в известной работе В. А. Городцова
3. Stahl H. Н. şi Donat I. Etnografie şi istorie. — REF, 1966, t. 11, N 1, p. 3—11.
4. Bănăţeanu T., Forşa G., Ionescu E. Arta populară în RPR Port. Ţesaturi, Cusaturi, Bucureşti, 1967, p. 8, 9.
5. Arta populară românească. Bucureşti, 1969, p. 34, 205, 275, 460, 623.
6. Там же, с. 275, 414. Из главы II. Дунэре о ткани и главы Ф. Б. Флореску, посвященной костюму.
233
«Дако-сарматские религиозные элементы в русском народном творчестве» [7], однако соответствующая румынская этнографическая методика сложилась, по-видимому, самостоятельно.
Б. А. Рыбаков, развивая методику В. А. Городцова, поставил вопрос о необходимости построения эволюционных рядов, отражающих развитие явлений народной культуры с древнего периода вплоть до современности [8]. Ниже будет показано, что эта методическая установка применяется и румынскими этнографами.
Выявление роли фрако-гето-дакийского субстрата в формировании современной народной румынской культуры. Румынская этнография, изучая происхождение своего народа и его культуры, выявляет сходство некоторых этнографических явлений в культурах фрако-гето-дакийской, с одной стороны, и современной традиционной румынской, духовной и материальной — с другой.
Так, изучая скотоводство, румынские этнографы констатировали сходство типов «пастушеских хижин» румын и даков, сделав вывод об «исторической непрерывности развития материальной культуры румын со времени даков до пашей эпохи» [9].
Г. Морару-Попа, анализируя методами этнографии архаический земледельческий румынский инвентарь, усматривает черты сходства между системой земледелия античной эпохи и современной. Она разделяет мнение тех исследователей, которые полагают, что у румын лесной перелог, связанный и с пастушескими формами хозяйства, является культурным наследием даков. В неизменной природной среде, замечает Г. Морару-Попа, с древних времен сохранялись, передаваясь от поколения к поколению, формы земледельческих орудий.
Румынские архаические земледельческие орудия формировались от эпохи неолита до первых веков н. э. под влиянием земледелия средиземноморских (греков и римлян) и центральноевропейских народов.
Однако Г. Морару-Попа — сторонница широкого подхода к изучению народных румынских земледельческих орудий, признавая существование на Балканах единого в культурном отношении фрако-иллирийского субстрата, культурные традиции которого унаследовали современные народы этого района, предлагает для изучения румынского народного инвентаря привлечь этнографический материал из соседних с Румынией стран Балканского полуострова [10].
Г. Морару-Попа предприняла интересную попытку выявления и реконструкции трех типов гето-дакийских пахотных орудий,
7. «Труды Государственного исторического музея», вып. I. М., 1926.
8. Рыбаков Б. А. Древние элементы в русском народном творчестве. — «Советская этнография», 1948, № 1, с. 91.
9. Etnografia şi folcloristica romînă în anii de după eliberare. — REF, 1964, t. 9, N 4-5, p. 326.
10. Moraru-Popa G. Puncte de vedere în cercetaroa etnografică a inventarului agricol arhaic românesc. — REF, 1968, t. 13, N 3, p. 252, 258—262.
234
увязывая археологические данные с этнографическими и, таким образом, прослеживая древние типы этих орудий в традиционной румынской материальной культуре. Используя этнографические данные, исследователь обращается именно к зоне первоначального обитания гето-дакийских племен, т. е. соблюдая географический принцип отбора этнографического материала [11].
В гето-дакийской среде, по мнению Г. Морару-Попа, сложился тип рала с двумя отвалами («rariţa»), наиболее приспособленного для обработки почв Карпато-Дунайского района. С IV в. н. э. у гето-дакийских племен распространился тип провинциально-римского наконечника плуга. Оба орудия были синтезированы гето-дакийским населением, что явилось выражением синтеза обоих культурных фондов в целом — результата романизации Дакии и Нижней Мезии. Синтезированные явления культуры, в частности земледельческие орудия, эволюционировав в течение средневековья, дожили в народной культуре до наших дней [12].
Таким образом, Г. Морару-Попа стремится найти историческую связь земледелия гето-даков и современных румын, прослеживая происхождение румын от гето-даков. Интересны взгляды автора о едином фрако-иллирийском субстрате как базе происхождения ряда балканских народов, и о влиянии на среду, в которой происходило формирование прототипов румынских земледельческих орудий, культуры средиземноморских и центральноевропейских народов.
В работе И. Влэдуциу, посвященной земледелию Южной Молдовы, развивались те же идеи, которые обосновывались Г. Морару-Попа: сходство этнографически засвидетельствованных элементов традиционного земледелия в гето-дакийскую и современную эпохи говорит о непрерывном существовании на рассматриваемой территории и земледелия и румынского населения от гето-дакийского периода до наших дней. Особое значение, замечает И. Влэдуциу, имеет этнографическое изучение современных способов и орудий обработки проса, которое играло большую роль в питании населения на территории Румынии еще в гето-дакийскую эпоху [13].
Р. Вулкэнеску рассматривает особый вид земледелия — горное — в относительно узкой зоне — западном районе Южных Карпат, на территории, частично занятой в древности ядром государства даков. Здесь в сельских общинах даков, а впоследствии дако-романцев, сложился особый тип земледелия — «горная агрикультура» с прогрессивным для упомянутого района земледельческо-пастушеским хозяйством, однако характеризующаяся рядом архаических черт системы земледелия, возникших в горах.
11. Moraru-Popa G. Comentarii etnografice la arheologia plugului. — REF, 1967, t. 12, N 3, p. 213—220.
12. Moraru-Popa G. Contribuţii la tipologia plugului românesc. — REF, 1970, t. 15, N 2, p. 148, 149.
13. Vlăduţiu T. O veche mărturie materială privind agriculture în Moldova de sud. — REF, 1967, t. 12, N 5, p. 384, 388.
235
«Горная агрикультура» в этом районе сохранилась у румын впоследствии в предфеодальном и феодальном периодах и даже позднее.
Р. Вулкэнеску, констатируя неизменность экономической структуры хозяйства населения, исходит из устойчивости его обитания в изучаемом районе в течение ряда столетий, причем положительной чертой исследования является попытка проследить явление в сменяющих друг друга исторических этапах [14].
Исследуя скотоводческую топонимику, на дофеодальном или феодальном этапах на территории Западной Олтении, Р. Вулкэнеску заключает, что, начиная с периода первобытнообщинного и до эпохи капиталистического строя, скотоводство развивалось на территории Румынии преимущественно в его оседлой форме, будучи тесно связанным с земледелием. Отгонное же скотоводство, оторванное от земледелия, имело второстепенное значение. На этот характер скотоводства не повлияли демографические изменения, связанные с миграцией народов. Таким образом, профессиональная топонимика, по Р. Вулкэнеску, является дополнительным аргументом для обоснования «автохтонности и непрерывности развития румынского народа на территории его родины» [15].
Исследование Р. Вулкэнеску предостерегает от увлечения ролью отгонного скотоводства, именуемого иногда хозяйством «пастушеского типа», для объяснения этнической истории восточных романцев [16]. Вместе с тем автор неправомерно переносит выводы. полученные при исследовании топонимики Западной Олтении, на всю территорию Румынии.
К. Белчин рисует в своей работе широкую картину земледелия, скотоводства и ряда промыслов у гето-даков, которую именует палеоэтнографической. Она построена на основе данных древних авторов и археологии.
Наиболее интересны для темы настоящей статьи конкретные сопоставления между гето-дакийской и народной румынской культурой. Автор, например, замечает: «...современное этнографическое исследование привело к заключению, что аборигенный сортимент разновидностей (румынской лозы. — Э. Р.), особые системы подрезки и ухода за лозой, практика виноделия» представляет собой ценное сокровище, унаследованное от гето-даков. К. Белчин добавляет, что древняя материальная культура гето-даков может быть реконструирована сравнением с традиционной румынской народной культурой.
14. Vulcănescu R. Agricultura de munte în vestul Carpaţilor meridionali. — REF, 1967, t. 12, N 2, p. 89—91, 98.
15. Vulcănescu R. Toponimie profesionala. — REF, 1965, t. 10, N 3, p. 252, 253.
16. Бромлей Ю. В., Королюк В. Д. Славяне и волохи в великом переселении народов и феодализации Центральной и Юго-Восточной Европы. — В кн.: Юго-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973, с. 26, 31.
236
К. Белчин разделяет мнение, что гето-дакийские загоны для скота — стыны дожили в рамках оседлого скотоводства в румынской народной культуре до нашего времени. Сведения античных авторов дают возможность определить, замечает Белчин, хозяйственно-культурный тип, характерный для населения Дакии: оседлые земледельцы и скотоводы.
К. Белчин решается даже утверждать, что сельская община оседлого гето-дакийского населения сохраняется в современных румынских селах [17]. И этот автор, следовательно, полагает, что гето-дакийская культура явилась той базой, на которой сформировалась современная народная культура румын. В аргументация этого автора большую роль играет утверждение об оседлом характере гето-дакийских земледельцев и скотоводов.
Г. Морару-Попа составила на основании античных источников этнографический обзор не только земледелия, но и металлургии гето-даков. Автор детально рассматривает, опираясь на сведения древних авторов и археологические данные, металлургический процесс у гето-даков, римлян, комплексно решая палеоэтнографическую задачу. Археологический материал рассматривается как этнографический источник. Для нас наиболее интересны попытки автора показать дальнейшее развитие металлургии дако-готов в эпоху феодализма и далее в румынском народном хозяйстве до XIX—XX вв.
Г. Морару-Попа видит продолжение развития гето-дакийской металлургии особенно у населения культуры Дриду (X в.), которое некоторые историки СРР считают румынским.
Так, по мнению Г. Морару-Попа, методы добычи руды, описанные античными авторами и известные по археологическим данным, у населения на территории СРР в XVII в. отмечены Павлом Алеппским. Перекликаются методы обработки руды античные и середины XIX в. Наблюдается сходство между дако-римскими и современными орудиями труда и приспособлениями металлургов. Орудия и техника труда, инструменты древних золотоискателей прослеживаются до XX в.
В развитии производства гето-даков были и периоды упадка, в особенности с V в. н. э., когда под давлением завоевателей это население передвинулось в труднодоступные горы и развитие его замедлилось.
Несмотря на эти периоды упадка, металловыделка и металлообработка поступательно и непрерывно развивались, по Г. Морару-Попа, от гето-дакийской эпохи до современного периода. То же происходило везде в Европе.
Г. Морару-Попа правомерно признает факт влияния народов, с которыми контактировали фракийцы, на производство у гето-даков.
17. Belcin С. Ocupaţiile daco-geţilor în lumina literaturii antice. — REF, 1968, t. 13, N 1, p. 63—72.
237
Автор правильно указывает, что сходство палеоэтнографических и современных этнографических данных, относящихся к металлургии и металлообработке, не означает их идентичности. Действительно, ведь техника и орудия труда в течение двух-трех тысячелетий развивались, передаваясь от поколения к поколению. Речь может идти только о сохранении некоторых типов орудий, приспособлений и техники производства, эффективность которых в течение ряда веков была апробирована и которые сохранились в современном народном традиционном производстве в более или менее сходных с древними формах.
Приведенные выше соображения позволили автору на основании признания непрерывности развития металлургии и металлообработки на территории Карпато-Дунайских земель прийти к основному для пего выводу о «непрерывности жизни автохтонного дако-романского населения на территории Румынии» [18].
К. Джуреску в капитальном исследовании, посвященном истории рыболовства в Румынии, показывает, что эта отрасль хозяйства развивалась непрерывно с древнейшего до новейшего времени, то же относится к отдельным приспособлениям и приемам рыболовства, а также обработки продукции. Таковы однодревки-моноксилы, существование которых автор прослеживает с IV в. до н. э., в эпоху средневековья (1148 г. и 1445 г.), в XVIII в. и в первой половине XX в.
Подледный лов рыбы неводом, описанный Страбоном, румынским рыбакам известен в течение ряда столетий. Способы лова и экспорта рыбы, известные по древним документам, нашли свое продолжение и развитие в средневековой Килие. Соляные копи Подунавья использовались рыбаками в дакийскую, дако-романскую, дако-романско-славянскую эпохи, с периода средневековья до современности [19]. Выводы К. Джуреску были восприняты К. Белчин при разработке истории хозяйства гето-даков.
Таким образом, и К. Джуреску, показывая непрерывность развития рыболовства в Румынии, пытаясь наметить его эволюцию, доказывает непрерывность развития практиковавшего фракийского романизированного населения в Карпато-Дунайских землях. К сожалению, автор не выявил в подкрепление своих идей индивидуальных румынских форм рыболовства и именно их эволюции.
П. Петреску в духе идеи континуитета прослеживает стыки между современной румынской народной и древней архитектурой местного населения, выявляя в современном строительстве «древние традиции». Начало их усматривается в строительных конструкциях еще эпох неолита и бронзы.
18. Moraru-Рора G. Date etnografice referitoare la prelucrarea metalelor în izvoare antice. — REF, 1965, t. 10, N 5, p. 454, 456, 458, 462, 463, 467, 469, 471, 474, 475.
19. Giurescu C. C. Istoria pescuitului şi a pisciculturii în Romînia, vol. I. Bucureşti, 1964, p. 44, 45, 47, 48.
238
Древние местные корни П. Петреску находит для современной строительной системы Blockbau, особое внимание обращая на сходство современных и дакийских, а также дако-романских сооружений: печей и загонов для скота, распространенных в Западных горах.
В отличие от большинства румынских этнографов, которые отмечают сходство различных явлений современной материальной культуры и тех, которые отражены на колонне Траяна, П. Петреску в жилищах не усматривает этого сходства [20].
Этнографы конкретно прослеживают сходство и преемственность между формами народной традиционной одежды, бытующими у румын в настоящее время, и теми, которые существовали у гето-дакийцев. Суманы (sumanele), юбки и рубахи усматривают среди одежды дакийцев, изображенных на монументе в Адамклисси [21]. Полагают также, что сама этимология названий этой одежды — плащей (ghebă), кожухов (sarică) и т. д. — свидетельствуют об их древности, традиционности, автохтонном происхождении. Производство суманов зафиксировано в XV в. [22], в чем проявляется попытка проследить их эволюцию.
Равным образом этнографы считают, что у румын сохранились женская кофта (ie) и постолы (opincă), использовавшиеся за много столетий до наших дней гето-даками [23].
Пожалуй, в наиболее общей форме вывод о сходстве гето-дакийской и народной румынской одежды высказан М. Кук на основе рассмотрения изображений на колонне Траяна: «...даки периода римского завоевания имели такую же одежду, какая была у крестьян горной зоны Трансильвании в первой половине XX в.» [24] — вывод столь же широкий, сколь в работе М. Кука необоснованный.
Одежда служит для Ф. Б. Флореску материалом для этногенетических выводов. Он устанавливает соответствие этапов ее развития и этапов развития народа, начиная с эпох неолита и бронзы. Костюм является, как можно заключить из изложения Ф. Б. Флореску, свидетельством родственности иллирийцев и фракийцев. Иллирийско-фракийский костюм, будучи запечатленным во II в. н. э. в барельефах монумента Адамклисси и колонны Траяна, сохранился до настоящего времени у румын Молдовы и Мунтении даже «в мелких деталях формы и декора». Это наблюдалось и в румынском костюме феодального периода.
Народная одежда румын, аромун, албанцев и греков, по Ф. Б. Флореску, имеет отдельные общие элементы, что находит свое объяснение в истории этих народов, автохтонных в Карпато-
20. Arta populară românească, p. 34, 35, 38, 39.
21. Florescu F. B. Monumentul de la Adamklissi, Tropaeum Traiani, ed. a II-а. Bucureşti, 1961, p. 532.
22. Pavel E. Sumanele moldoveneşti. — REF, 1965, t. 10, N 4, p. 415, 416.
23. Florescu F. B. Urme ale începuturilor artei ceramico în Romînia: ceramica lucrată din suluri de lut. — REF, 1964, t. 9, N 6, p. 594.
24. Cuc M. Cercetări asupra cojocăritul în depresiunea Beiuşului. — REF, 1973, t. 18, N 3, p. 217.
239
Балканском регионе и сохранивших в настоящее время достояние своих предков, и некоторые формы культуры, общие в древности. «Народный румынский костюм, — заключает автор, — представляет собой исторически непрерывную хронику»... [25]
Идеи об автохтонности румын, которые пронизывают выводы Ф. Б. Флореску, касающиеся истории костюма, в равной мере представлены в работе Н. Дунэре, посвященной вышивке. Изучение ее привело автора к выводу, что многовековая эволюция от простого к сложному привела к отбору — репродукции в румынском народном искусстве древних декоративных форм и к творческому развитию орнамента, отражающих «художественную взыскательность румынского народа в различные эпохи его истории» [26]. Автор увязывает развитие художественного творчества румын с их историей. Ее этапы соответствуют определенным этапам истории народного искусства.
Особенно много данных для уяснения связей гето-дакийской и традиционной румынской культур устанавливают Ф. Б. Флореску и П. Петреску на основании сходства современной керамики, в особенности черной и серой, из Молдовы, Олтении и Трансильвании, с гето-дакийской. «Этот факт, — замечают авторы, — является решающим аргументом для демонстрации непрерывности традиций до этой отдаленной эпохи» [27]. Нетрудно заметить исторический подтекст этого вывода: непрерывность развития керамики — одно из свидетельств непрерывного существования на территории Румынии населения фракийского происхождения.
Ф. Б. Флореску делает этногенетические выводы из этнографического изучения современной керамики из Валя Муреш, сформованной с помощью валиковой техники, без помощи гончарного круга, но с применением вращающейся подставки. Автор полагает, что эта техника, судя по археологическим данным, зародилась у гето-даков еще в доиндоевропейский период. Впоследствии эта техника существовала непрерывно, дожив до наших дней у румын. Автор считает, что собранные им данные дают возможность заключить о непрерывном развитии румынского народа на территории его обитания, а также о культурной изоляции отдельных его групп. Ф. Б. Флореску, однако, полагает, что описанная им техника не является специфически дако-гетско-румынской. Ее наличие в других странах Европы, Азии и Америки (особенное внимание уделяется подобной керамике у индейцев Перу) свидетельствует о сходных путях развития культуры народов этих стран [28].
25. Arta populara românească, р. 279, 284, 414. Это мнение разделяет Е. Павел. См.: Florescu F. В. (в сотрудничестве с Е. Pavel). Portul. In: Arta populară de pe valea Bistriţei». Bucureşti, 1969, p. 155.
26. Arta populară românească, p. 447, 460.
27. Ibid., p. 543, 544, 546, 549, 552-554, 563.
28. Florescu F. B. Urme ale începuturilor artei ceramice..., p. 576, 578, 579, 594.
240
Кроме того, Ф. Б. Флореску и И. Петреску усматривают прямую преемственность современной традиционной керамики румын от римской и средневековой византийской посуды, пытаясь даже наметить эволюцию последней в пределах Румынии [29]. В этом видят проявление не только культурных, но и этнических связей предков румын с римлянами и византийцами.
К сожалению, Ф. Б. Флореску и П. Петреску, указывая на сходство техники производства, форм, характера и способа нанесения растительного и геометрического декора мисок, кувшинов, кружек двух упомянутых выше категорий, нигде не прибегают к сопоставлению конкретных образцов современной румынской и гето-дакийской посуды, нет тем более и попыток наметить эволюцию керамики в течение двух с половиной тысячелетий. Λ ведь такое сопоставление двух категорий посуды не выявляет того разительного сходства, о котором пишут румынские авторы. Существует сходство в орнаментации посуды валиками с вдавлениями. Но не является ли оно следствием имитации старинной посуды современными гончарами, а не ее эволюции?
Больше данных требуется и для рассмотрения связей дако-гетско-румынской культуры с культурой римлян, византийцев и еще более — народов отдаленных стран и континентов, имея в виду установление их роли в формировании румын.
Румынские этнографы полагают, что некоторые особенности современной традиционной духовной культуры их народа произошли из духовной культуры гето-дакийцев.
В статье О. Бырля «Фольклор и история» провозглашается: «...фольклор — искусство народных масс — творцов истории — сопутствует истории, фиксируя ее атмосферу и факты в своем жанре». «История разновидностей фольклора подчеркивает в какой-то мере политико-экономическую историю страны». Исходя из этих позиций анализируется происхождение современных румынских фольклорных явлений. Автор предполагает, что происхождение различных форм медвежьего культа, наблюдаемых у румын до наших дней («день», «суббота» и «танец» медведя), следует искать в религии гето-даков, в медвежьем культе Залмоксиса. У гето-даков, вероятно, существовал и тотемистический культ быка, что предполагает наличие у них тех религиозных концепций и мышления, каковые могли породить и культ медведя [30]. Представления О. Брыля о происхождении этнографически зафиксированных элементов культа медведя и быка пронизывают идеи автохтонизма.
Р. Вулкэнеску усматривает у гето-дакийцев доримского, а затем римского периодов зачатки румынского народного театра. Обрядовые переодевания и маскарады с использованием ритуальных, церемониальных и развлекательных масок во многом
29. Arta populară româneaseă, р. 539, 547, 557, 562.
30. Bîrlea О. Folclor şi istorie. — REF, 1966, t. 11, N 1, p. 13, 15, 16, 18.
241
аналогичны соответствующим представлениям, происходящим в настоящее время [31].
О том же свидетельствует анализ погребального спектакля Gogiu, проведенный Р. Вулкэнеску. Автор обращает наше внимание на то, что термин «Gogiu» аналогичен албанскому слову «goge» — чудовище, пугало и т. д. Таким образом, уже этот термин относится к древнейшему фрако-иллирийскому пласту румынского языка.
В погребальном ритуале представлен стул, именуемый лошадью, а восседающий на нем молчащий персонаж символизирует покойного. Эти моменты погребального ритуала, отмечает Р. Вулкэнеску, перекликаются с погребальными обычаями древних народов историко-этнографического Балкано-Дунайского региона, где лошадь почиталась как покровительница покойного, будучи связанная с ураническими (небесными) и хтоническими (погребальными) культами.
Наибольшее внимание автор обращает на то, что перекликается с гето-дакийским культом «фракийского» или «дунайского» всадника, возникшим во II—III вв. н. э. из более древних культов Карпато-Балканского района. Примечательно то, что Р. Вулкэнеску выделяет в погребальном ритуале Gogiu элементы, наслоившиеся на него в эпоху феодализма и даже капитализма, устанавливая эволюцию описываемого архаического «спектакля», а также то, что почитание коня сохранилось до современного периода не только в Gogiu, но и в румынских причитаниях, будучи распространенным фольклорным мотивом. Таким образом, в основе истолкования погребального «спектакля» у Р. Вулканэску лежит идея автохтонного происхождения румын, аборигенного населения Карпато-Балканского района [32].
В бытующей в румынском фольклоре легенде о Лазэр’е Н. Рэдулеску видит проявление рудиментов культа румынского варианта аграрного бога, олицетворяющего идею умирающих и возрождающихся растений. Автор полагает, что Лазэр возник еще в неолите из растительных культов. Особенно примечательным он считает существование таких героев у фрако-гето-даков в качестве автохтонного культа. Автор, однако, отказываясь от крайнего автохтонизма, предполагает, что представление об аграрных богах и героях (Адонис, Аттис, Осирис, Думузиз, Таммуз), проникнув к фрако-гето-дакам от народов Средиземноморья или Ближнего Востока, «стимулировали жизнь и циркуляцию аграрных обычаев у автохтонов или даже вызывали их развитие» [33].
Нетрудно убедиться в том, что проводимая автором аналогия между Лазэр’ом и гето-дакийскими героями свидетельствует, по мысли автора, об автохтонности румын в Карпато-Дунайских землях.
31. Arta populară românească, р. 634, 640.
32. Vulcănescu R. «Gogiu», un spectacol funerar. — REF, 1965, t. 10, N 6, p. 620—624.
33. Rădulescu N. Lazar — о versiune românească a eroului vegetaţional. — REF, 1966, t. 11, N 4, p. 321, 336, 337.
242
P. Вулкэнеску использует для решения вопросов этногенеза румынский народный орнамент, в частности изображение руки. Это его исследование построено на взаимосвязанном этнографическом и археологическом материале, причем последний используется как источник этнографического характера.
Автор возражает против мнения, что мотив, воспроизводящий руку, — азиатского происхождения, полагая одновременно, что на формирование этого «румынского орнамента» оказало влияние искусство восточно- и южнославянское, а также других народов Юго-Восточной Европы. Однако Р. Вулкэнеску констатирует, что изображение руки в румынской орнаментации — «мотив подлинно автохтонный», возникший в неолите или даже палеолите.
Автор детально прослеживает развитие мотива вотивных рук, особенно распространенного у автохтонов Карпато-Балканского района с III в. до н. э., в периоде средневековья, говоря о «непрерывности тех, кто непрерывно развивал этот мотив в своем искусстве от форм дофеодальных к феодальным, отражая искусство «румынского народа в различные исторические периоды его развития».
Заключая свое исследование о мотиве руки в румынском народном орнаменте, Р. Вулкэнеску пишет:
«художественная форма и особенности орнаментальных жанров, символов и техника их выполнения несомненно связаны и следуют один за другим от одного исторического периода к другому, и периоды, в которых кристаллизировалась народная румынская орнаментика, в основном являются периодами румынского этногенеза. Этот факт заставляет нас поддерживать мнение, что проблема непрерывного автохтонного элемента на территории нашей родины находит дополнительное доказательство в дополнительном материале, доставленном изучением народного румынского орнамента» [34].
Р. Вулкэнеску выразил идеи автохтонизма, пожалуй, ярче, чем остальные упомянутые в настоящей статье румынские этнографы.
Стыки между современной традиционной румынской и фрако-дако-гетской культурами этнографы пытаются наметить и по музыкальным инструментам. Так, отмечено, что свистки, аналогичные трубкам цикуты, бытующим у румын, изобретены еще фракийцами из племени мезов. Это свидетельствует, справедливо отмечает И. Герця, «о господстве этих музыкальных пастушеских инструментов у фрако-гетов» [35].
Уяснение связей румынской народной культуры с гето-дакийской закономерно находится в центре внимания этнографов, ибо со времени выхода работ Б. П. Хашэду, а затем В. Пырвана
34. Vulcănescu R. Figurarea mînii în ornamentica popularâ romînă. (I) şi (II). — REF, 1964, t. 9, N 3 и N 4-5, p. 213-215, 230, 239, 241, 246, 248, 254, 255, 415, 417, 421, 422, 439, 446, 447.
35. Herţea J. Şuieraşul de cucuta. — REF, 1964, t. 9, N 4—5, p. 505.
243
историки обоснованно считают гето-даков тем этническим субстратом, на основе которого сложились румыны [36]. Поэтому этнографы стремятся выявить связи упомянутых народов в широком диапазоне явлений культуры, чтобы своими методами утвердить эту идею происхождения румын.
Освещение роли древних соседей гето-даков Карпато-Дунайского региона в формировании предков румын. Румынские этнографы уделяют внимание и другим компонентам, сыгравшим роль в этногенезе румын.
Этнографы в разной мере оценивают роль славян в румынском этногенезе. Часть исследователей основательно считает ее в этом процессе этапной. Так, Р. Флореску полагает, что хотя обработка дерева была распространена еще у гето-даков, но в эпоху феодализма ее роль стала еще более важной, ибо именно в эту эпоху формирования румынского народа путем «включения славянского элемента в предшествующий автохтонный дако-романский фонд» особенно распространилась обработка дерева, столь характерная для ремесла славян [37].
Влияние славян на этногенез румын признает А.-И. Драгомир, рассматривая его на материалах языка и мифологии. Автор присоединяется к тем ученым, которые считают славянское влияние на румынский язык результатом «длительного лингвистического (конечно, как следствие культурно-исторического. — Э. Р.) контакта» между предками румын и древними славянскими народами. А.-И. Драгомир полагает, что контакт имел место в VI—XII вв. н. э., когда часть славянских племен осела к северу от низовьев Дуная, заняв территорию, которая приблизительно совпадает с бывшей Дакией. В этот период был наиболее тесен и глубок контакт с болгарами. Южнославянские заимствования происходили из устной речи и возникли при прямом контакте народов. Глубина и интенсивность южнославянского влияния обусловила распространенность южнославянских лексических заимствований по всей лингвистической дакороманской территории и во всех древних румынских диалектах. Позднее, отмечает автор, контакты сначала с украинцами, а затем с русскими и поляками вызвали влияние их языка на румынский. Региональность этого влияния обусловила региональность распространения соответствующих слов в румынском языке.
Особое внимание А.-И. Драгомир уделяет рассмотрению в румынском языке славянских по происхождению обозначений женских мифологических существ. Большинство этих терминов произошло из болгарского и сербо-хорватского, меньше — из украинского языков. Первые и вторые относятся к древнейшему слою славянского влияния на обозначения мифологических существ в румынском языке.
36. Pârvan V. Getica. Bucureşti, 1926.
37. Florescu H. Lucrul lemnului în aşezarea feudală timpurie de la Capidava. — REF, 1965, t. 10, N 5, p. 529, 530.
244
Однако для обозначения женских мифологических существ имелись и латинские термины. Заимствование славянских слов было обусловлено тем, что соответствующие латинские термины были зачастую табуированы.
Славянские обозначения женских мифологических существ — явления мировоззренческого религиозного характера — проникли в дако-романский или волошский языки в результате длительного периода латино-славянского билингвизма, наблюдавшегося у предков румын [38]. Такой билингвизм — добавим мы в рассуждения А.-И. Драгомир — возникал только вследствие длительного культурно-исторического контакта и этнического смешения предков румын и славян, прежде всего южных. Этого важного заключения мы у А.-И. Драгомир не находим, но оно неизбежно вытекает из фактов, приведенных ею.
В отличие от Р. Флореску и А.-И. Драгомир во взглядах других этнографов наблюдается известная недооценка влияния славян на этногенез румын. Так, Г. Морару-Попа указывает, что славяне мало повлияли на материальную культуру румын в процессе формирования последних. Сельскохозяйственные орудия не были заимствованы у славян. Именно об этом свидетельствует появление терминологического параллелизма (латинско-славянского), возникшего у дако-романцев после расселения на их землях славян и последующей ассимиляции последних [39].
Н. А. Демченко, специально исследовавший вопрос о происхождении земледельческих орудий у восточных романцев, полагает, что весь комплекс их земледельческих орудий воспринят из «славянской земледельческой культуры», что произошло после падения уровня земледелия у восточных романцев в период великого переселения народов [40]. Автор видит в этом проявление этапной роли славян в этногенезе восточных романцев [41].
Взгляды К. Джуреску на происхождение румын известны, в частности, из этнографического исследования по истории рыболовства [42]. Автор полагает, что римляне оказали большое влияние на культуру гето-даков. Поэтому в лексике румынского языка термины рыболовства латинского происхождения занимают основное место.
На романизованное гето-дакийское население, продолжавшее развиваться на территории бывшей Дакии и после ухода из нее римлян, в раннем средневековье, по мнению К. Джуреску, оказали наибольшее влияние осевшие на этих землях славяне.
38. Dragomir А.-I. Numiri de origine slavă ale fiinţelor mitologice feminine in limba romana. — REF, 1973, t. 18, N 3, p. 205—209, 211.
39. Moraru-Popa G. Puncte de vedere în cercetarea..., p. 200.
40. Демченко H. А. Земледельческие орудия молдаван XVIII — начала XX вв. Кишинев, 1967, с. 81.
41. Демченко И. А. Земледельческие орудия как материал для изучения этногенеза и этнической истории молдавского народа. — Материалы и исследования по археологии, этнографии МССР. Кишинев, 1964.
42. Giurescu С. С. Istoria pescuitului..., p. 53, 54.
245
Многовековое взаимовлияние обеих этнических групп, ассимиляция славян дако-романцами обусловили проникновение в язык последних названий многих (в том числе наиболее важных в промысловом отношении) рыб и приспособлений их лова, сохранившихся в румынском.
Переселение славян создало на территории Дакии новую социальную и политическую ситуацию, которая способствовала восприятию славянской терминологии. Славяне познакомили дако-романцев с новыми формами орудий и сырьем для их производства. Сказалась у дако-романцев и тенденция к имитации терминов, обозначающих более усовершенствованные орудия и процессы.
Таким образом, анализ истории рыболовства приводит К. Джуреску к выводу об ограниченном влиянии славян на формирование предков румын — дако-романцев. Во взглядах исследователя есть противоречие: почему же дако-романцы, заимствуя славянские термины, не воспринимали у этого народа более совершенные орудия и приемы рыболовства?
Важная роль славян в процессе этногенеза румын некоторыми упомянутыми выше учеными оценена не в полную меру.
Исследуя явления современной традиционной румынской культуры, этнографы выявили в ней черты, восходящие к фактам влияния на предков румын древних, ныне исчезнувших народов.
Г. Чобану интересно осветил влияние ираноязычных народов на гето-дакийских и последующих предков румын, привлекая данные этномузыковедения. Мелодии, — замечает он, — распространяются мигрирующими народами. В случае, если эти народы ассимилируются более многочисленными, в среде последних часть мелодий мигрантов осваивается и передается тысячелетиями вплоть до наших дней. Сходство музыкального фольклора разных народов в первую очередь объясняется их контактами. В фольклоре румын сосуществуют мелодии, созданные в новое время, с теми, которые возникли в его субстрате и хранят «тайны истории румынских народа и культуры».
Совпадение мелодий румынского и иранского фольклора проявляется в песнях, связанных с обрядами, практикующимися при рождении. Различные варианты этой мелодии отмечены в Мунтонии и некоторых районах Македонии. Совпадение вызвано наследованием их у сарматского населения, проживавшего на территории Румынии и со временем ассимилированного. Возможность контактов между предками румын и сарматами подтверждается лингвистическими, историческими и археологическими данными [43].
Рассмотрев хроматическую тональность народной румынской музыки, Г. Чобану приходит к заключению, что лишь некоторые такие явления перешли в эту музыку из гето-дакийского «субстрата».
43. Giobanu G. Folclorul muzical şi migraţia popoarelor. — REF, 1967, t. 12, N 3, p. 196—199.
246
Они в основном заимствованы у народов, с которыми предки румын вступали в контакт, главным образом у скифов и сарматов, с которыми гето-даки вступили в контакт соответственно с VII в. до н. э. и с I в. н. э. Но и сейчас хроматическая тональность занимает важное место в музыке иранцев, — замечает Г. Чобану. Контакт с болгарами привел с начала IX в. к проникновению в румынский фольклор еще одной группы аналогичных явлений, ибо в это время через посредство болгар предки румын (волохи. — Э. Р.) восприняли вместе с православием византийскую музыку, для которой, как и для народной иранской музыки, характерны хроматическая тональность [44].
Исследование Г. Чобану заслуживает признания. Его выводы находят опору в историко-археологических исследованиях, которыми выявлены факты обитания сарматов (алан и роксолан) по соседству с гето-дакийцами, взаимовлияние этих племен [45]. В средневековом периоде обитание волохов и алан по соседству тоже вероятно [46], но взаиморасположение и взаимовлияние этих народов не изучено.
Хорошо известны многовековые культурно-исторические связи волохов с болгарами и византийцами.
Румынские этнографы выявляют ту роль, которую, повлияв на гето-дакийские племена, сыграли кельты в различных областях традиционной культуры румын.
Анализируя содержание сказки «Девушка с отрезанными руками», К. Бэрбулеску указывает на поразительное сходство его с содержанием произведений бретонского (кельтского) фольклора, что свидетельствует о прямой передаче мотивов и исключает передачу через посредство фольклора других народов. Автор правильно заключает, что это сходство возникало с III—II вв. до н. э., когда кельты — носители латенской культуры — вступили в контакт с населением северных областей Балканского полуострова, в частности с гето-даками [47], причем при взаимовлиянии этих племен, стоявших на почти одинаковом уровне социально-экономического развития, у них вырабатывались общие элементы фольклора или в результате заимствования или как отражение одинакового художественного мышления.
«То, что подобные повествования, замечает К. Бэрбулеску, — дошли до наших дней, будучи созданными автохтонными обитателями Карпато-Дунайских пространств более, чем 10 веков тому назад, устно передаваясь годами из поколения в поколение и сохранившись как древнее традиционное культурное достояние нашего народа, демонстрирует
44. Giobanu G. Modurile cromatice în muzică popularâ românească. — REF, 1966, t. 11, N 4, p. 314, 316.
45. Рикман Э. A. Поздние сарматы Днестровско-Дунайского междуречья. — «Советская этнография», 1966, № 1.
46. Кулаковский Ю. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Кіев, 1899, с. 19, 23, 24, 54.
47. Istoria Romîniei, I. Bucureşti, 1960, p. 232—237.
247
древность и непрерывность автохтонной культуры на территории нашей родины»... [48]
К. Бэрбулеску не делает того вывода, который вытекает из логики его рассуждений: непрерывность развития автохтонной культуры обеспечивается непрерывностью обитания румын и их предков на территории Румынии.
В отличие от К. Бэрбулеску, который привел убедительные доказательства кельтского влияния на фольклор гето-даков, Г. Морару-Попа, сообщая о влиянии кельтов на культуру этих племен, в частности на аграрный инвентарь и сельскохозяйственное производство, не приводит равноценных доводов [49].
Румынские этнографы интересуются проблемой происхождения национальных меньшинств своей страны. Г. Сулицяну, исследуя музыкальный фольклор татар Добруджи, ставит вопрос о «социальных условиях существования в прошлом»... этого населения. Показательно, что татары именуют в фольклорных произведениях румын «molduwan» [50]. В этом факте отразился контакт обоих народов в период существования Молдавского княжества.
В итоге отметим, что этнография указала на наличие в традиционной румынской культуре ряда явлений, корни которых прослеживаются в культуре гето-даков. В области материальной культуры обнаружено особенно много совпадений. Убедительно прослежены признаки влияния славян, кельтов и иранцев. Выводы румынских этнографов неравноценны. Так, эволюция этих явлений от гето-дакийской эпохи до современности большинством румынских этнографов пока не изучена, сделаны только отдельные молоудолные попытки в этом направлении, и разрыв в развитии культуры между гето-даками и румынами еще не заполнен, а ведь только заполнив его, можно получить неоспоримые выводы о происхождении румын и непрерывном развитии их предков в Карпато-Дунайских землях. При этом мы должны убедиться в индивидуальной принадлежности развивающихся явлений только предкам румын, рассмотрев их под углом зрения автохтонности, исключив соображения об их заимствовании от соседних народов в ту или иную эпоху.
В этом отношении наиболее удачна попытка Н. Дунэре, не только определившего специфические для автохтонного населения Карпато-Дунайской территории типы мужских и женских рубах, но выявившего их развитие во времени, запечатленное графически и словесно в шести фазах. В основе эволюции, как полагает Н. Дунэре, находятся типы дакийских мужской и женской рубах (фаза А). Интересны попытки автора определить общерумынские типы рубах (фаза В) и последующее образование локальных различий
48. Bărbulescu С. Analiza istorică a basmului românesc «Fata eu mîinile tăiate». — REF, t. 11, 1966, N 1, p. 27—40.
49. Moraru-Popa G. Puncte de vedere în cercetarea..., p. 260; Moraru-Popa G. Contribuţii la tipologia plugului românesc, p. 148.
50. Sueiţeanu G. Introducere în culegerea şi studierea folclorului muzical al tătarilor dobrogene. — REF, 1964, t. 9, N 6, p. 547, 549.
248
этой одежды [51], связанных с формированием этнографических групп румын. Такие построения действительно являются доказательствами теории континуитета.
Румынская этнография активно участвует в выполнении основной задачи, которую решает вся румынская историческая наука в области изучения этногенеза: выявить автохтонность и непрерывность развития румын и их предков на левобережье нижнего Дуная и в Карпато-Дунайских землях [52].
Историко- и палеоэтнографические направления, исследующие проблемы этногенеза, занимают в румынской этнографии прочное место. Этнографические данные охотно сравниваются с археологическими и историческими, однако сопоставления трех групп материала редко основываются на проработке категорий массовых источников. Чаще анализируется ограниченный круг фактов или единичные факты и связь трех наук — не органическая. Изучение этногенеза и этнической истории восточных романцев — важная, интересная, но сложная научная проблема, и этнографы СРР уже много сделали для ее решения.
51. Arta populară din valea Jiului. Bucureşti, 1963, p. 350, 426, 427, 430, 434, 495, 497, fig. 269, 270.
52. Armbruster A. Romanitatea românilor (istoria unei idei). Bucureşti, 1972.