Б. Этногенез и этническая история славянских и балканских народов
6. Изоглоссные связи южнославянской лексики (Материалы к проблемам славянского этногенеза)
Л. В. Куркина
В решении проблем славянского этногенеза немаловажное значение имеют данные лексики. До недавнего времени основные выводы о формировании и развитии отдельных групп славянских языков делались преимущественно на материале фонетики и морфологии. В настоящее время актуальной для славянского языкознания признается задача выявления специфических особенностей в словарном составе отдельных славянских языков. Тема данной работы — сопоставительное изучение лексики словенского и сербохорватского языков с целью выделения изолекс, дифференцированно характеризующих западную и восточную части южнославянских языков.
Южнославянские языки на основании ряда фонетических, морфологических и типологических черт делятся на две части — западную и восточную. Но принятое деление условно, и действительная картина диалектных связей и отношений сложнее и многообразнее. Уже давно замечено, что для штокавского диалекта, занимающего большую часть территории сербохорватского языка, прослеживаются глубокие связи с болгарским языком, а словенскому оказывается ближе всего чакавский, шчакавский и хорватско-кайкавский диалекты сербохорватского языка. В географическом отношении — это центр и юго-западная окраина ю.-слав. территории [1].
В настоящей работе на первый план выдвигается задача структурно-генетического выделения лексических единиц, которые составляют исключительную принадлежность словенского и сербохорватского языков и отсутствуют в болгарском, македонском и старославянском. При отборе материала основным и определяющим является факт полного отсутствия соответствующих лексем во всех языках восточной группы. Следует заметить, что для некоторых словенско-сербохорватских изолекс прослеживаются связи не во всей восточной группе, а только в болгарском языке и его диалектах
1. Все вопросы, связанные с проблемой этногенеза южных славян, историей развития ю.-слав. языков и становлением внутридиалектных связей, нашли отражение в фундаментальном исследовании И. Поповича «История сербохорватского языка» (Popović I. Geschichte der serbokroatische Sprache. Wiesbaden, 1960), особенно гл. VI и VII (далее — Popović), При обсуждении той или иной проблемы дается анализ основных подходов и в конце раздела приводится подробная библиография. Это обстоятельство освобождает нас от необходимости углубляться в историю вопроса и давать освещение диалектного состава ю.-слав. языков.
129
или только в македонском и старославянском. Для примера укажем словен. klǫ̑p, ȋ ж.р. ‘скамейка’, с.-хорв. klup м. и ж.р., klupa то же и ц.-слав. клѫпь, клупы то же; словен. láloka ж.р. ‘челюсть’, с.-хорв. сев.-зап. làloka то же и ц.-слав. лалока ‘palatum’; словен. lę̑mez м.р. ‘балка, стержень’, с.-хорв. lje̋mẽz то же и макед. лемезица то же. Проблема выявления соответствующего материала в македонских и болгарских диалектах требует специального изучения и пока остается за пределами нашего исследования.
Таким образом, пас интересует тот лексический материал, который различает западную и восточную части ю.-слав. языков. В западной части ю.-слав. языков выделяется несколько десятков слов, в большинстве своем не известных языкам восточной группы, но носящих характер ранних образований.
Ограничивая, таким образом, тему исследования, нельзя не признать, что используемое понятие словенско-сербохорватская лексическая изоглосса имеет несколько расплывчатый и неопределенный смысл уже потому, что эту языковую территорию характеризует большая диалектная дробность и неоднородность. В неоднородной языковой среде для полноты и строгости картины необходимо, чтобы все устанавливаемые изоглоссы получали диалектную привязанность, были четко обозначены в пространстве. Пространственная характеристика изолекс важна для определения основных направлений изоглосс, установления зон, наиболее близких в лексическом отношении. Предварительные наблюдения показывают, что многие лексические изоглоссы сконцентрированы в юго-западном районе и могут быть определены как словенско-кайкавские, словенско-чакавские. Однако в большинстве случаев мы лишены возможности показать диалектную принадлежность изучаемых изолекс. Основным препятствием является неразработанность южнославянской лексикографии. Очень слабо изучен лексический состав многочисленных диалектов словенского языка. Отсутствуют словари отдельных диалектов сербохорватского языка, затрудняет работу, в частности, отсутствие чакавского словаря [2]. А приводимые в лексикографических источниках географические пометы типа Далмация, Истрия не всегда могут быть однозначно истолкованы в плане диалектной характеристики той или иной лексемы, потому что это области, смешанные в диалектном отношении. Диалектное направление словенско-сербохорватских лексических связей удается проследить лишь в тех случаях, когда используемые источники содержат необходимые для этого сведения.
Обследование словаря ю.-слав. языков с целью выделения лексем ограниченного распространения представляется задачей важной и интересной. Внутриюжнославянские лексические связи пока еще мало изучены.
2. К сожалению, нам оказался недоступен «Словарь острова Вргаде» Б. Юришича (Jurišić B. Rječnik govora otoka Vrgade, II. Zagreb, 1973, 256 p.).
130
Основное внимание исследователей сосредоточено на изучении южнославянской лексики (преимущественно восточной группы) в связи с интенсивно разрабатываемой карпатской проблематикой. На особенно тесную лексическую близость юго-западного ареала впервые обратил внимание хорватский лингвист М. Тентор. В своих работах М. Тентор стремился показать лексическую и семантическую общность чакавского наречия о. Црес с кайкавским наречием и словенским языком. Эта близость, по мысли Тентора, является отражением совместной жизни на старой родине [3].
Лексическим диалектизмам ю.-слав. языков отведено большое место в исследовании И. Поповича. При этом И. Попович исходит из положения, в свое время выдвинутого И. Лековым и Ф. Конечным: 1) словенский и сербохорватский, несмотря на большую близость грамматических структур, в отношении словаря не образуют единства; 2) наибольшее число словарных соответствий связывает сербохорватский и болгарский языки [4]. Подчеркивая мысль об отсутствии резких границ между отдельными языками и диалектами, И. Попович развертывает во времени сложную многослойную картину диалектных связей, уточняет характер болгарско-сербохорватских отношений, ограничивая их по преимуществу связями со штокавским диалектом сербохорватского языка. В разных частях его обширного исследования находим лексический материал, иллюстрирующий наличие штокавско-болгарских, словенско-чакавских связей [5]. В работе четко определяются основные направления изолекс в юго-западной области: 1) словенско-чакавско-далматинско-черногорские соответствия (ср. словен. ceno нареч. ‘дешево’ ~ чак. ceno, cenu, cino, cine — черногорск. cȉjene, то же при шток. -cen, -cjen ‘дорого’), 2) словенско-чакавско-шчакавские соответствия (ср. словен. mat ‘мать’, сокращенная форма от mati ~ чак. mat, шчак. mat при шток. mati и шток., макед., болг. majka), 3) словенско-шчаковские соответствия (ср. словен. beseda ‘слово’ ~ чак. beseda, besida то же при шток. reč, riječ ‘слово’, болг. слово). В одной из работ И. Поповича намечена проблема вторичного лексического сближения словенского и западного штокавского диалекта в юго-западной Истрии под влиянием чакавских и кайкавских говоров [6]. Очень плодотворной представляется мысль И. Поповича о возможности диахронического истолкования внутриюжнославянских диалектизмов, различающих западную и восточную части:
3. Tentor М. Der čakavische Dialekt der Stadt Cres (Cherso). — «Archiv für slavische Philologie» (далее - AfslPh), 1909, XXX, s. 140—204; idem. Leksička slaganja creskoga narječja i slovenskoga jezika protiv Vukova jezika. — In: Razprave SAZU [Ljubljana], 1950, I.
4. Popović, s. 24.
5. Ibid., гл. I, § 10, c. 25—28; гл. VII, § 92, c. 321—324.
6. Popović I. Dalmatinski i istarski elementi u rečniku istarskih štokavskih govora. — «Riječka revija», 1957, VI, 3, s. 66—72.
131
одни восходят к праславянской эпохе и отражают начавшийся процесс диалектной дифференциации праславянского языка, другие сложились в период миграции южных славян и после переселения на Балканы. Однако приводимый И. Поповичем лексический материал очень невелик по объему и неоднороден по составу. Он включает без всякого расчленения фонетические и словообразовательные варианты, а также чисто лексические расхождения. При характеристике диалектных связей лексические сопоставления оцениваются с разных сторон — в структурно-генетическом плане и в плане функционирования генетически тождественных лексем в языке (ср. выше словен. beseda ~ шток. reč — болг. слово), но при отборе и оценке материала это различие в подходе не осмысляется. Смешение лексического тождества и однозначного использования разных лексических единиц во многом определяет пестроту и фрагментарность лексического материала, иллюстрирующего то или иное направление диалектных связей. Исследование И. Поповича богато интересными мыслями и наблюдениями, в нем как бы заложена программа будущих изысканий по южнославянской диалектологии и лексике.
В последнее время к проблеме южнославянских лексических связей, в частности словенско-чакавских, обращались Ф. Славский [7], Ф. Безлай [8]. Интересные наблюдения об отношении чакавской лексики к лексике словенского языка и штокавского говора содержит работа С. Зайцевой, проделанная под руководством П. Ивича [9].
При изучении, внутриюжнославянских лексических связей следует подчеркнуть, что настоящее исследование строится на структурно-генетическом сопоставлении лексических единиц. При этом нас интересуют по преимуществу древнейшие слои лексики, реконструируемые для праславянского состояния. Принципы и методика отбора и реконструкции праславянских лексем разработаны О. Н. Трубачевым [10]. При отборе диалектизмов, различающих западную и восточную части ю.-слав. языков, наиболее показательны и поучительны не продуктивные явления в области словообразования, а более изолированные факты словаря, простые лексемы, не осложненные суффиксально-префиксальными элементами.
7. Sławski F. Związki słownikowe czakawsko-słoweńskie. — «Sprawozdania z prac naukowych wydziału nauk społecznych. Polska akad. nauk», [Warszawa] 1962, V. 5.
8. Bezlaj F. Zajednička problematika slovenske i čakavske leksike. Zadar, 1967.
9. Zajceva S. Specifična slovenska leksika u savremenim čakavskim govorima. — «Прилози проучаваау y резина» [Нови Сад], 1967, III.
10. Трубачев О. Н. Этимологический словарь славянских языков. Проспект. Пробные статьи. М., 1963; он же. О составе праславянского словаря. — В кн.: Славянское языкознание. V Международный съезд славистов. М., 1963, с. 159—196; он же. О праславянских лексических диалектизмах серболужицкого. — В кн.: Сербо-лужицкий лингвистический сборник. М., 1963, с. 154—172.
132
Определяя объем и задачи работы, отметим, что стратиграфия лексико-словообразовательных элементов внутри ю.-слав. языков не входит в задачи нашего исследования.
Основным лексикографическим источником для словенского языка послужил «Словенско-немецкий словарь» М. Плетершника [11], для сербохорватского — словарь Югославянской Академии [12] и двухтомный словарь Ивековича-Броза [13]. Дополнительно, по возможности, привлекались различные диалектные словари, сведения о которых будут сообщаться по мере приведения соответствующего материала. При установлении лексических соответствий мы опирались на этимологическую литературу и исследования, посвященные славянской лексике. Особо следует подчеркнуть, что в работе использованы словарные и этимологические материалы Сектора этимологии и ономастики Института русского языка АН СССР, в частности составленные здесь картотеки праславянских словников для словенского и сербохорватского языков [14]. Интересующие нас материалы на буквы А, В, С, Č извлечены из уже подготовленных к печати четырех выпусков «Этимологического словаря славянских языков» [15].
Материал подается следующим образом. Вначале для устанавливаемого соответствия приводится реконструированная праславянская форма, а рядом с ней соответствующий лексический материал. И, если позволяют источники, сообщаются необходимые сведения о географическом распространении лексем. В скобках указываются использованные источники. Некоторые диалектные словари, из которых сделаны единичные извлечения, вынесены в сноски. Словенский и сербохорватский языки еще неудовлетворительно обследованы в этимологическом отношении, поэтому устанавливаемые для них соответствия в ряде случаев нуждаются в специальном обосновании. Чтобы не разбивать изложения, не перегружать его этимологическими рассуждениями, указания на этимологическую литературу и сами этимологические истолкования даны в сносках.
11. Pleteršnik М. Slovensko-nemški slovar, I—II. Ljubljana, 1894—1895 (далее — Plet. I, II). Частично использован «Slovar slovenskega knjižnega jezika», 1. Ljubljana, 1975 (далее Slovar slov. kn. j.).
12. Rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika, I—XVIII. Zagreb, 1880—1963 (далее — RJA).
13. Iveković I., Broz I. Rječnik hrvatskoga jezika, I—II. Zagreb, 1901 (далее — Iveković-Broz).
14. Праславянский словник для сербохорватского языка составлен И. П. Петлевой. Частично материалы этого словника (А—М) опубликованы (см.: Петлева И. П. Праславянский слой лексики сербохорватского языка, I, II. — В кн.: Этимология. 1968. М., 1971, с. 114—156; Этимология. 1971. М., 1973, с. 20—57).
15. Этимологический словарь славянских языков (Праславянский лексический фонд), вып. 1 (А — *besědьlivъ). М., 1974; вып. 2 (*bez(ъ) — *bratrъ). М., 1975; вып. 3 (*bratrъсь С). М., 1976; вып. 4 (*caběniti — *cьvorъ). Гл. ред. и автор текста чл.-корр. АН СССР О. Н. Трубачев.
133
Материал, отражающий лексические различия западной и восточной части ю.-слав. языков, не допускает однозначной интерпретации, требует дифференцированного подхода, последовательного расслоения, выявления хронологически различных пластов. В самом общем виде поддаются выделению три слоя региональных элементов, различных по своей природе и происхождению. Во-первых, ряд древних лексем, общих для словенского и сербохорватского, не обнаруживает соответствий даже на уровне корней в восточной части ю.-слав. языков. Сам факт отсутствия лексем является отличительным показателем словаря болгарского, македонского и старославянского языков. С другой стороны, эта часть словенско-сербохорватских соответствий наряду с древнейшими лексемами, унаследованными из праславянской эпохи, включает относительно поздние образования, возникшие в период жизни на новой родине и явившиеся результатом сложных миграций славян и влияния субстрата. Во-вторых, большой пласт лексических различий обусловлен разрушением этимологических связей основ, утратой одного из членов аблаутного ряда. Обе части ю.-слав. языков сохраняют лишь отдельные звенья некогда единого этимологического гнезда. И, наконец, различия между ю.-слав. языками прослеживаются на уровне древних словообразовательных формантов. Для общих исходных основ находим разный набор производных, достаточно древних, в западной и восточной частях ю.-слав. языков. Особого внимания заслуживают факты семантического расхождения лексем, общих для всех ю.-слав. языков. В нашем распоряжении имеется большой материал, объединяющий случаи различного словообразовательно-морфологического оформления, но из-за недостатка места мы лишены возможности рассмотреть эти основы.
На фоне общего ю.-слав. словаря отчетливо выделяется группа исключительно словенско-сербохорватских лексем. Выводы о лексических изоглоссах во многом отражают состояние лексикографии и поэтому не могут претендовать на абсолютную достоверность. Бесспорным и достоверным следует признать лишь факт наличия лексемы в той или иной языковой области. Поэтому полученные нами результаты не имеют абсолютной силы и не исключают возможных поправок, уточнений и дополнений.
Список словенско-сербохорватских изолекс включает следующие образования:
*apьno? / *vapьno: с.-хорв. диал. јáпно ср. р.= вапно (Вук; RJA: с XVI в.), ср. еще јапненица ж. р. ‘der Kalkofen, die Kalkhütte, calcaria’ (хорв., Вук; RJA: с XII—XIII вв.), словеп. ápno ср. р. ‘известь, vapno’ (Plet. I, 5), jápno то же (Plet. I, 358) [16].
16. Цитируется по кн.: Этимологический словарь славянских языков, вып. 1. М., 1974, с. 72. Предполагается возможность связи *apьno / *vapьno «с большой группой архаических и.-е. основ, обозначающих воду, из которых часть объединяется вокруг *ā̆p-, другая часть — вокруг *up-, (ступень редукции?). Формы вроде *u̯āp- могли произойти от взаимодействия обоих рядов».
134
. . .
стр. 135-148
[[ Пълен текст в .pdf файла ]]
. . .
Некоторые лексемы составляют исключительную принадлежность словенского и сербохорватского, за пределами этой части ю.-слав. языков в языках западной и восточной групп соответствующие лексемы как будто бы не обнаружены. Cp. *golda/*goldja, *gričь, *kača, *klesati, *lazъ/*lasъ (?), *macesnъ, *pap- (?), *plesmo, *ružiti, *sětlь (?), *skrъg-, *sus-, *tin’ati, *trъ(d)s-, *zubьlь, *zolь, *žvьrkno. Эти лексемы плохо поддаются этимологизации. Известные попытки объяснить эти диалектизмы на и.-е. основе позволяют с некоторой долей вероятности отнести их к праславянской эпохе, к периоду диалектной дифференциации праславянского языка. Однако не исключено, что некоторые из этих изолированных лексем появились в новую эпоху после переселения на новую родину под влиянием иноязычного субстрата. По мнению некоторых исследователей, следы дославянского субстрата отражают *macesnъ, *gričь.
Следует отметить, что значительный слой лексики, общей только для словенского и сербохорватского языков, составляют ранние заимствования из балканороманского субстрата. Примером таких заимствований могут служить словен. címa ж. р. ‘зародыш, завязь’, ’ледяная сосулька’ (Plet. I, 83) и с.-хорв. cima ‘верхушка, ботва растения (лука, репы)’ (RJA I, 796) [117], словен. trta ‘гибкая ветвь’, ‘виноградная лоза’ и хорв.-кайк. tȑta то же из фриул. tuàrte, tuartie < лат. torta ‘das Gedrehte’ [118].
*
Лексические различия западной и восточной частей ю.-слав. языков частично обусловлены разрушением первоначальных этимологических связей основ, некогда подчиненных в своей структуре тому или иному виду чередований. Полный состав этимологического гнезда, структура его основ реконструируется по данным всех славянских языков.
117. Этимологический словарь славянских языков, вып. 3, с. 339, 340.
118. Strekelj К. Beitrage zur slav. Fremdwörterkunde. I. — AfslPh, 1890, XII, 2, s. 472, 473. Fremde Deklinationen... — «Zeitschrift fürslavische Philologie» 1925, II, S. 393.
148
Обе части ю.-слав. языков сохраняют разные члены этимологической семьи слов. Приведем некоторые лексические различия, основанные на чередовании.
*brukati : с.-хорв. брy̏кати ‘позорить, срамить’ (РСА II, 217), брy̏кати се ‘насмехаться’ (Вук; РСА II, 217; RJA I, 684), словен. brúhati (с переходом k > h) ‘извергать, выплевывать; отхаркивать’, ‘вырываться наружу, бить струей’ (Plet. I, 67), русск. диал. брукатъ. Ступень редукции в корне представляет гл. *brъkati, имеющий общеславянское распространение: ср. болг. бръ́кам ‘мешать, перемешивать’, ‘запутывать’, с.-хорв. bŕkati ‘turbare’, словен. bŕkati ‘толкать, швырять’ и др. [119]
*grъstiti (sę) отмечено только в словен. grsiti se, grstíti se ‘чувствовать отвращение’ (Plet. I, 257) и с.-хорв. grstiti ‘nauseare, fastidire, nauseam facere’ (RJA III, 10, 171: с. XVII в.). Для этой основы допускается возможность чередования с слав. *grustь, ср. ц.-слав. съгрустити сѧ ‘грустить’ [120].
*kavelь : только словен. kávelj, -vlja ‘крюк’, ‘росток’, ‘деловой человек’ (Plet. I, 391) и с.-хорв. kàvêl̥ м. р. прозвище в Далмации, kavelica ‘кость’ (RJA IV, 17, 905: Сло(а?)вония). Связано чередованием с *kuka / *čuka: *kъka: *кука, ср. болг. кýка ‘крюк, костыль’, кика ‘коса, чуб’ [121].
*klamati : с.-хорв. klȁmati, klàmȃm ‘vacillare, nutare; качаться, раскачиваться; двигаться, шевелиться; качать головой’ (RJA V, 18,28), словен. klamáti, -ȃm ‘ходить как во сне; нетвердо ступать; плохо держаться на ногах’, klȁmati se ‘мешаться, путаться’ (Plet. I, 401), далее ср. польск. kłamac ‘говорить неправду’, стар, ‘притворяться’ с XV в., ст.-чеш. klamati ‘шутить, насмехаться, обманывать’. Один из праславянских лексических диалектизмов, синонимичных общеслав. *lъgati [122]. Связывают чередованием с *klem-ati : словен. klémati ‘кивать’ (Sašel I, 263), болг. клемийъ ж. р. ‘чека (у телеги)’ [123], возможно, климиѝа ж. р. ‘дерево, подпирающее одну сторону телеги’ [124].
*kly(p)sati : с.-хорв. klisati, klȋsȃm ‘скакать’ (Лика), klísiti,
119. Родственно лиг. braūkti ‘вытирать, смахивать’ (см.: Этимологический словарь славянских языков, вып. 3, с. 53, 54, 85).
120. Потебня А. А. Заметки этимологические и о народной поэзии. — РФВ, 1880, III, с. 93.
121. Miklosich, s. 80; Berneker, I, s. 358; Sławski, II, s. 160, 161; Skok, II, s. 225, 279; Фасмер, II, с. 231, 403—404; Куркина Л. В. К реконструкции этимологических связей основ с дифтонгом на -u̯. — В кн.: Этимология. 1971, с. 79.
122. Miklosich, s. 117; Berneker, I, s. 508, 509; Sławski, II, s. 248, 249; Machek 1, s. 199; Machek 2, s. 250; Младенов С. Етимологически и правописен речник на българския книжовеи език. София, 1941, с. 241 (далее — Младенов). Дальнейшие и.-е. связи толкуются по-разному. Махек сравнивает чеш. klamati с лит. krǒpiu, kropti, допуская мену l / r, m / p. Славский сопоставляет с др.-инд. klā̇myati, klā̇mati ‘ослабевать, уставать’.
123. Бояджиев Т. Речник на говора на с. Съчанли, Гюмюрджинско. — Българска диалектология. VI. София, 1971, с. 43 (далее — БД).
124. Попов К. Говорът на с. Габаре, Белослатинско. — В кн.: Известия на Института за български език. София, 1956, IV, с. 158.
149
klîsîm то же (Вук; RJA V, 18,80—81: с XVIII в.), словен. кайк. klisati то же (Plet. I, 407). Возможно, эта основа связана с чередованием с *kleup-s-, продолжением его являются болг. клюсé, с.-хорв. кљýсе ‘лошадь’, словен. kljúse ‘кляча’ [125].
*klypa / *klypъ : с.-хорв. klîp, род. п. klípa м. р. ‘небольшая палка, короткая и толстая’ (Вук, с XVIIIb.), ‘вид колоса’, klipa то же (RJA V, 18,78—79), словен. кайк. klíp м. р. ‘початок кукурузы’ (Plet. I, 407), klipa ‘палка’, Бела Краина (Sašelj I, 263). Данная основа, не имеющая славянских соответствий, может быть истолкована как продолжение корня *klyp-, cp. *kly(p)-sati. С другой степенью чередования болг. клуп ‘петля’, ‘узел’, словен. klup ‘веко’ [126].
*lil : с.-хорв. líla ж. р. ‘то, что сдирается с коры березы или черешни’ (у Бука как фольклорный термин), словен. lȋlek м. р. ‘кожа, сброшенная змеей’, ‘тонкое березовое лыко’, líliti ‘снимать мягкую кожу, тонкое лыко’ (Plet. I, 519). Родственно лит. leilěti ‘становится худым’ [127]. Связано чередованием с *lin’ati и *lěniti [128]: ср. словен. lěniti ‘обдирать’, ‘линять, сбрасывать с себя кожу’ (Plet. I, 507), в болгарском, возможно, с тем же корнем прилаг. пoл’êнѝт ‘открытый, без леса’ [129].
*luta : словен. lúta ж. р. ‘остатки после сбора урожая’ (Plet. I, 538) и, возможно, с.-хорв. lutak, род. п. -tka м. р. в значении ‘тонко обработанная кожа (дикой козы)’ (RJA VI, 25, 228—229 с указанием на итал. aluta). Словен. lúta возводят к и.-е. *lēu- ’пустить, оставить’ с расширителем -t [130]. И.-е. * lēu продолжают словен. lẹviti se ‘линять’, lẹvka ‘незрелый плод, упавший с дерева’ (Plet. II, 515), а также, видимо, болг. лèфкъ ж. р. ‘сорная трава, бурьян, растущий на влажных местах’ [131].
125. Основы *klup / *klyp- без расширителя -s продолжают ст.-польск. kłupić (się) ‘клониться’, русск. клыпатъ ‘хромать’, чеш. вал. kl’upět ‘повисать’ и др. (Sławski, II, с. 242, 243; Machek а, s. 261; Фасмер. II, с. 256, 258; Трубачев О. Н. Проспект, s. 58, 59. Бернекер неубедительно связывал словен. и с.-хорв. лексемы с слав. *klinъ (Berneker, I, s. 520).
126. Sławski, II, s. 242, 243; Куркина Л. В. К реконструкции этимологических связей основ с дифтонгом на -u̯, стр. 74. Существуют и другие объяснения. По мнению Бернекера, родственно слав. *klepati, *klapati (Berneker, I, s. 520), Брюкнер связывал с *klinъ (Brückner, s. 234); Махек сближал с лит. kleipti ‘ступать нетвердо, шататься’, (Machek 1, s. 205; Machek 2, s. 257), у Скока находим сравнение с русск. клипень ‘клин, затычка’ и чеш. klipati, klípu ‘тяжело ступать’, лит. sklỹpas ‘лоскут, клочок земли’ (Skok, II, s. 100). Такое же сопоставление с русск. клипень у Фасмера (Фасмер, II, с. 251).
127. Pokorny J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch, I. Born, 1949, s. 662.
128. Berneker, II, s. 722; Machek l, s. 270; Sławski, IV, s. 267; Skok, II, s. 302; Фасмер, II, c. 482.
129. Г. Горов. Странджанският говор. — БД, I, с. 127.
130. Berneker, I, s. 722; Machek V s. 265; Bezlaj. Eseji, s. 125; Фасмер, II, c. 533; Безлай Ф. Опыт работы над словенским этимологическим словарем, с. 48. Родственно гот. lewjan ‘предавать’, лит. lavónas ‘труп’, pa-liáuti ‘прекращать’.
131. Бояджиев Т. Из лексиката на с. Дервент, Дедеагачко. — БД, V, с. 233.
150
*lьz- : словен. ob-lèzniti, ob-ółzniti ‘лизнуть’, с.-хорв. lȁznēm, lȁznuti то же, др.-чеш. lzáti. По Бернекеру, эта основа отражает ступень редукции общеслав. *lizati [132].
*na-sъ-tor- : с.-хорв. nastor м.р. ‘ненависть, злоба’, nastoriti, -im ‘питать отвращение’ (RJA VII, 33, 661: Белостенец, Стулли,. Ямбрешич, Вольтиджи), словен. nástor м. р. ‘упрямство, вражда’, nástoren ‘упрямый’ (Plet. I, 670), ‘надоедливый’ [133]. Связано чередованием с общеслав. гл. *terti, *tьrǫ [134].
*ob-рьnъkъ / *ob-pьnъka : с.-хорв. opanak м. р., чак. opanka ж. р. ‘лапоть’ (RJA IX, 39, 21: с XVI в.), словен. opȃnka то же (Plet. I, 831: р-н Марибора), opánka то же (Jarnik 12). Родственно слав. *pęçti, *pьnǫ. Продление ступени редукции в корне представляет болг. опинък, опинок ‘лапоть’ [135].
*pyriti : с.-хорв. piriti ‘гореть, пылать’ (RJA IX, 42, 865: у одного писца), словен. za-píriti se ‘покраснеть’ (Plet. II, 863), далее чет. pýřiti ‘краснеть’. Другую ступень чередования отражает основа *puriti: ср. болг. зàпури ‘зажечь’, с.-хорв. пy̋рити ‘печь’ [136].
*rъb- : с.-хорв. ȓb м. р. -r̀bina ж. р. ‘осколок, черепок’, rbak то же (RJA XIII, 58,788), словен. rba ж. р. ‘зеленая ореховая скорлупа’, rbȃd ж. р. ‘корь’, rbina-rba (Plet. II, 411). Этимологизируется как родственное, с одной стороны, лтш. rubinat ‘делать зарубки, грызть’, а с другой — праслав. *rǫbiti [137].
*sъ-tǫg- : с.-хорв. чак. stȕža ‘ремень’ [138], stȗž ж. р. ‘кордон, заслон’ (Iveković-Broz II, 487: горное Приморье), словен. stǫgla, stǫ̆gljaj ‘ремень, шнурок’ (Plet. II, 577), stogljaj ‘шнурок, тесьма, ligula’ [139]. Отсутствует в сербохорватском шток. и болгарском. Ср. чеш. stouha, stuha ‘шнурок’, польск. w-stęga перв. ‘запонка, нитка, тесьма’, др.-русск. сустугъ ‘металлическая нагрудная пряжка, застежка’ и стуга то же (Срезневский III, стб. 628). Родственно общеслав. *tęgnǫti [140].
132. Berneker, I, s. 726.
133. Slovarski paberki. — LjZv, 1891, XI, s. 299.
134. Варбот Ж. Ж. О возможностях диахронического истолкования морфонологической вариантности в славянских отглагольных именах. — В кн.: Славянское языкознание. VII Международный съезд славистов. М., 1973, с. 98.
135. Popović, s. 17.
136. Miklosich, s. 269; Machek 1, s. 410; Machek 2, s. 502; Popović, c. 540—541; Фасмер, III, c. 419; Български етимологпчен речник, св. VIII. София, 1971, с. 605.
137. Этимологический словарь славянских языков, вып. 1; в статье на *arębъ. Иначе Безлай: реконструирует как *rębędь, ср. русск. рябой (Bezlaj. Eséji, s. 78).
138. Popović I. Die Berührungen des Südslavischen und des Nordslavischen in Noricum in Pannonien und in Dazien. — «Die Welt der Slaven», 1962, VII, S. 81.
139. Megiser. Dictionarium 1744.
140. Brückner, s. 635; Machek 1, s. 483; Machek 2, s. 590; для чеш. stouha реконструируется форма *vъz-tęga. Славянские материалы не дают оснований для реконструкции префикса *vъz-. О русских основах см.: Фасмер, III, с. 810.
151
*stram- : с.-хорв. далм. stràmica ‘приставная лестница, стремянка’ (Iveković-Broz II, 478), словен. strama, štrama ‘вертикальный опорный брус в санях’ (Plet. II, 583, 647), далее ср. др.русск. острамокъ ‘охапка’, слвц. stram ‘вид саней — с толстым опорным брусом’ [141]. Апофонические варианты этой основы — *strъmъ (ср. болг. стръмен, ‘крутой’) и *stremъ (ср. болг. родоп. стрем ‘крытый внутренний двор в доме; нижний этаж’ [142], словен. stremelj, štremelj ‘колода, пень’, ‘кочерыжка’)’ [143].
*ščep- : хорв. oštepak ‘стружка’ (Фасмер IV, 502), словен. ščèp, род. п. ščépa ‘щепка’, ščépek ‘черенок для прививки’, ščepíca то же (Plet. II, 619), далее ср. др.-чеш. ščep ‘черенок для прививки’, польск. szczep то же, русск. щепá. Другая ступень чередования *skēp- представлена во всех ю.-слав. языках: ц.-слав. щапъ ‘baculum’, болг. щап ‘палка’, с.-хорв. штáп то же, словен. ščáp то же. Общеслав. вариант основы — *skopьcь: ср. ст.-слав. скопьць (Супр.), болг. скопéц и др. [144]
Западная и восточная части ю.-слав. языков представляют апофонические варианты именной основы, соотносительной с гл. *terti, *tьrǭ ‘тереть’. В западной части засвидетельствована основа *tir- с отражением продления ступени редукции: ср. словен. tirina, tirine ‘отруби’ (ю.-вост. Штирия), tȋrje ‘сено’, ‘остатки основы, к которым ткач привязывает нити’, tirji мн. ч. ‘концы нитей’ (Plet. II, 670), далее ternjak, tirnik ‘хлеб из смешанного зерна’ [145], хорв-кайк. tirińe ср. р. ‘льняная тряпочка, которую прикладывают к ране’ (RJA XVIII, 76, 338: Белостенец). Ступень редукции в корне представляют два ряда основ, различающиеся семантически: с одной стороны, с.-хорв. trice ‘мякина’ (Iveković-Broz II, 589) и болг. трѝна ж. р. соб. ‘остатки от сена’ [146], трици ‘отруби’ [147], а с другой, — др.-серб. utrište ‘поле’, с.-хорв. utrina ‘поле, луг, выгон’, словен. utr ‘сильно вытоптанная поверхность’ [148]. В юго-западной части ю.-слав. языков отмечено сугубо локальное образование *tara: en. словен. tara ‘ткацкий станок’ [149] и с.-хорв. tȁra то же (RJA XVIII, 75, 107).
141. Machek 1, S. 475—476; Bezlaj. Eseji, s. 119; Фасмер, III, с. 166.
142. Цитируется по работе: Варбот Ж. Ж. О возможностях диахронического истолкования, с. 110. Здесь для болг. стрем реконструируется другая исходная форма *strъmъ.
143. Беэлай Ф. Опыт работы над словенским этимологическим словарем, с. 52.
144. Machek 2, s. 626; Фасмер, III, с. 650; IV, с. 502; 496: родственно лит. skõpti, skapiù ‘вырезать что-либо’, лтш. škę̃ps ‘копье’.
145. Об этих словен. лексемах см.: Strekelj К. Slavische Wortdeutungen. — AfslPh, 1905, XXVIII, s. 68—69; Bezlaj-Krevel L. Slovenska tkalska terminologija. — JiS, 1968, XIII, 3, s. 88.
146. Младенов, с. 639.
147. Божкова З. Принос към речника на софийския говор. — БД, I, с. 269.
148. Popović, s. 312.
149. Трубачев О. Н. Ремесленная терминология в славянских языках. М., 1966, с. 128.
152
Эта лексема несет в себе признаки позднего названия и скорее всего является балканизмом южнославянского происхождения.
Следы билатерального чередования *tur-: *tvor- сохраняют словеи. tur м. р. ‘нарыв, абсцесс и tvor то же (Plet. II, 703) [150], с.-хорв. tur м. р. ‘чирей, прыщ’ (RJA XVIII, 78, 924: Витезович) и твȍр ‘создание, творение’ [151]. В восточной части ю.-слав. языков находим только один вариант основы — *tvor-.
Только в западной группе ю.-слав. языков представлено особое образование с *vьrǫt- в значении ‘ключ, источник’: ср. словен. vrótek, с.-хорв. vrútak, далее ср. др.-русск. в(ь)рутьць. По происхождению это старое действительное причастие наст. вр. от гл. *vьrěti, *vьrǫ [152]. Восточная часть ю.-слав. языков знает другой апофонический вариант отглагольный основы с тем же значением — болг. извор.
Апофонические варианты основ, разделяющие ю.-слав. языки на две части, восходят к периоду диалектного развития и.-е. языков и эпохе праславянского языка. Ср. * brukati : *brъkati, *klup- : *klyp-, *luta : *lěv-, *lil- : *lěn-, *na-sь-tor- : *terti, *puriti *pyriti, *rьb- : *rub-/*rǫb-, *sь-tǫg- : *tęg-, *tur : *tvor-. Варианты с продлением ступени редукции и удлинением корневого гласного составляют особенность праславянского языка периода его диалектного развития: ср. *klamati, *ščapъ, *stramъ, *tara, *tir-, *kavelь, болг. квачка, опинък. Как наиболее поздние могут быть истолкованы основы, корневой вокализм которых повторяет вокализм исходного глагола: ср. *vьrǫtъkъ и *vьrěti, с.-хорв. trȉce, болг. трѝна и *tьrǫ. Не вполне ясный случай представляет отношение *grust- : *grъst-, не исключена возможность чисто фонетической редукции корневого гласного в словенском и сербохорватском.
*
Произведенная нами выборка лексического материала подтверждает большую близость словенского и западных диалектов (кайкав., чакав.) сербохорватского языка. Лексика, таким образом, дополняет тот фонетический и морфологический материал, на основании которого строится классификация ю.-слав. языков. Осмысление тех глубоких различий, которые разделяют ю.-слав. языки на две области — западную и восточную, предполагает решение основного вопроса: когда и где произошла дезинтеграция южных славян. Возможно, истоки этой языковой дифференциации восходят к праславянской эпохе,
150. Barlè J. Iz narodne zakladnice. — LMS, 1893, c. 37.
151. Ramovš F. Sprachliche Miszellen aus dem Slovenischen. — AfslPh, 1916, XXXVI, s. 447, 448; Куркина Л. В. К реконструкции этимологических связей основ с дифтонгом на -u̯, с. 77 и сл.
152. Об этом см.: Фасмер, I, с. 362; Bezlaj. Eseji, s. 131; Vasmer M. Alte slavische Participia. — In: Mélanges linguistique offerts à H. Pedersen. Aarhus-Kobenhavn, 1937; Popović, s. 312, 313.
153
что предполагает существование уже в праславянском единого ю.-слав. наречия. Не исключено, что причина этих расхождений в том, что славяне перемещались на юг двумя волнами в двух направлениях — одно шло через Паннонию, другое через Дакию. Возможно и третье объяснение: диалектные различия сложились после переселения на новую родину и были обусловлены тем, что диалекты, занимающие западную и восточную окраины ю.-слав. пространства, в течение длительного времени были территориально разобщены. В работах и исследованиях, посвященных этим проблемам, выдвигается на первый план та или иная причина. Так, Ф. Рамовш [153] доказывал, что формирование основных черт ю.-слав. языков произошло в условиях жизни на новой родине. А. Велич [154] и А. Маргулис [155] относят возникновение основных диалектных различий к добалканской эпохе. По мнению Велича, словенский и сербохорватский развились из единого славянского наречия, общность их не была нарушена на новой территории. Ваы-Вейк [156], а в последнее время П. Ивич [157] придают большое значение тому обстоятельству, что после переселения на Балканы западная и восточная части ю.-слав. языков, разделенные балкано-романскими диалектами или широкой горной полосой, длительное время не имели никаких контактов. Новый взгляд на формирование трех групп славянских языков находим в работе О. Н. Трубачева «Ранние славянские этнонимы — свидетели миграции славян» [158]. О. Н. Трубачев, подводя первые итоги работы над «Этимологическим словарем славянских языков», приходит к выводам, побуждающим пересмотреть традиционную теорию о заселении Юга, Запада и Востока «особыми монолитными потоками из первоначального единого славянского центра». Чрезвычайно пестрые лексические изоглоссы являются свидетельством «первоначальной этнолингвистической пестроты носителей славянских миграций к Западу, Югу и Северо-Востоку» [159]. Основной вывод работы:
«1) западнославянская, восточнославянская, южнославянская группы вторично консолидировались из компонентов самого разного языкового происхождения; 2) первоначальная Славия была не языковым монолитом, а его противоположностью, т. е. если монолит —
153. Ramovš F. Über die Stellung des Slovenisehen im Kreise der slavischen Sprachen. — In: Annales Academiar scirntiarum fennicae, ser. B, t. XXVII. Helsinki. 1932, S. 218—238.
154. Belić A. Les rapports mutuels du serbo-croate et du Slovène. — «Revue des études slave», I, s. 20—27.
155. Marguliés A. Historische Grundlagen der südslavischen Sprachgliederung. — AfslPh, 1926, XL, S. 197—222.
156. Wijk M. van. O stosunkach pokreweństwa między językami południowo-słowiańskimi. — «Prace lilologiczne», 1927, XI, s. 94—110.
157. Ивић П. Српски народ и његов језик. Београд, 1971, гл. I.
158. Полное название см.: Трубачев О. Н. Ранние славянские этнонимы — свидетели миграции славян. I. Славяне и Карпаты II. Тип славянского этнонима III. Этнонимы и расселение славян, — ВЯ, 1974, 6.
159. Там же.
154
это отсутствие противопоставленных изоглосс, то противоположность ему — сложная совокупность изоглосс» [160].
Видимо, те диалектные различия, которые разъединяют ю.-слав. языки, не имеют простого однозначного объяснения. Ретроспективный анализ раскрывает сложный процесс формирования и развития ю.-слав. наречия. В лексическом отношении словенский и сербохорватский образуют такой диалектный комплекс, который характеризует архаизмы и новообразования. Общие явления, объединяющие словенский и сербохорватский, — это частично собственные новообразования, частично праславянские новообразования, локально ограниченные, частично праславянские диалектизмы, которые унаследованы из индоевропейского. В значительной степени специфику лексики этих языков определили влияние романского субстрата и территориальная удаленность от остальной части южных славян.
160. Там же.